Томас Винтерберг о жизни в коммуне: «Не было никакой "свободной любви" или наркотиков»

17.02.2016Скотт Роксборо

Датский режиссер рассказал THR об одиночестве, детстве, разнице между коммуной и сектой, а также объяснил, почему считает свой фильм об алкоголе «любовным посланием».

«Охота», одна из предыдущих картин Томаса Винтерберга, рассказывала мрачную историю жизни маленького датского городка. На примере воспитателя детского сада (Мадс Миккельсен), обвиненного в педофилии, режиссер показал, с какой легкостью общество отворачивается от своих граждан. 

Спустя несколько лет он выпустил англоязычную драму «Вдали от обезумевшей толпы», после чего вернулся на родину для съемок «Коммуны», которая борется сейчас за главную награду Берлинского кинофестиваля.  Сюжет картины, частично основанной на детских воспоминаниях режиссера, вертится вокруг близких по духу людей, которые решают жить под одной крышей. THR поговорил с режиссером о тоске по прошлому, разнице между коммуной и сектой, а также о своем новом фильме, который станет «любовным посланием алкоголю».

Как возникла идея «Коммуны»?

Когда мне было 7 лет, родители решили перебраться в коммуну, взяв с собой меня и сестру. Я знаю, что в Америке к подобным сообществам относятся как к сектам, чему-то религиозному, или же думают, что там обитают хиппи, которые уезжают за город и жуют овощи. Но это, конечно же, не так. В коммунах жили ученые, телевизионщики и другие образованные люди. Мой отец работал кинокритиком. Никакой дикости там не было и в помине. Мы были атеистами, исповедали немного левацкий образ жизни. Никакой «свободной любви» или наркотиков, разбросанных по квартире. В воздухе витала приятная дружеская атмосфера. Разве что пива, может, было многовато. 

Почему вы решили снять об этом фильм?

Я долго размышлял о современных датчанах, которые часто оказываются совершенно одинокими. Даже влюбленные парочки живут отдельно. Многие люди чувствуют себя брошенными, и именно об их одиночестве я хотел рассказать.

Стоило мне за рубежом произнести слово «коммуна», как мне тут же советовали снять об этом фильм. Когда я работал над театральной постановкой по мотивам «Торжества» (картина 1998 года, получившая приз жюри Каннского кинофестиваля. — прим. THR) в венском Бургтеатре, директор сказал мне: «Тут собрались лучшие в мире актеры, разыграй "Коммуну" с ними». Это я и сделал. И увидев, как зрители льют слезы, смеются и плачут одновременно, я почувствовал теплоту своего детства. Моим источником вдохновения была ностальгия.

Насколько точно картина воспроизводит события из вашего детства? 

Сценарий я писал вместе с Тобиасом (Линдхольмом, соавтором «Охоты», — прим. THR), и он много всего поменял. "Коммуна" — больше не фильм о моем детстве, это вымысел, драма. Начало картины позитивное и жизнерадостное, а вот вторая половина вышла довольно мрачной. Я хотел показать обе стороны медали: подарить теплые воспоминания и поговорить о трагических последствиях, когда вам приходится делиться друг с другом слишком многим. Как и в "Охоте", мы исследуем общество и его отношение к отдельному человеку. Речь идет о потере невинности. 

В прошлом месяце я встретился с людьми, с которыми мы когда-то жили вместе. Со многими мы не виделись около 20 лет. В моих воспоминаниях они были бодрыми и неунывающими ребятами. Но сейчас наши бывшие соседи живут порознь. Можно сказать, развелись. И это неудивительно, ведь все мы стареем. Какое-то время я тешил себя надеждой, что смогу к ним вернуться. Но теперь понимаю, что время ушло безвозвратно.

Почему, на ваш взгляд, коммуны не выдерживают проверки временем?

Мир меняется. В 1975 году за столом не было лишнего места, и каждый платил за аренду столько, сколько мог себе позволить. Бывало и так, что парень, который зарабатывал больше всех, покрывал всю сумму! Но в 1980-м ценности и отношение к таким понятиям, как свобода и индивидуализм, изменились, и это стало началом конца. Тогда коммуны перестали казаться чем-то новым, связанным с сексом. Возможно, их эпоха еще вернется. Некоторые подростки в возрасте моей дочери перебираются в апартаменты и живут вместе. Да и люди постарше готовы порой тряхнуть стариной. 

Вы выпустили несколько англоязычных проектов, в скором времени возьметесь за постановку драмы о гибели подлодки «Курск», но при этом из раза в раз возвращаетесь в Данию, чтобы снять там новый фильм…

Изначально мы с Тобиасом хотели снимать «Охоту» в США. Связались с агентами, однако наша идея их совсем не воодушевила: «Забудьте. С такой темой вы не заработаете ни гроша. Возвращайтесь в Европу, там такое кино проспонсируют». И я рад, что мы последовали их совету. Во многом благодаря этому наша картина получилась такой настоящей и искренней.

Я датчанин, в этой стране я вырос. Я могу снимать кино на космическом корабле или, как в случае с «Курском», на подводной лодке, где окружающий мир довольно суров. Но когда вы рассказываете об обыденной жизни, нужно быть осторожным. Зайдя в Копенгагене в продуктовый магазин, я чувствую себя там как рыба в воде: знаю, что где лежит, и даже парня, стоящего за прилавком. Но такой же гастроном в Нью-Йорке будет для меня чужим. И вот это чувство родственной близости очень важно, когда вы снимаете личное, правдивое кино.

Каким будет ваш новый доморощенный проект?

Мы с Тобиасом работаем над фильмом, прославляющим алкоголь, готовим эдакое любовное послание. Хотим признать его главное достоинство: алкоголь рушит барьеры в общении. Вторую мировую выиграли те еще выпивохи, а многие шедевры мировой литературы были написаны людьми, не упускавшими возможность пропустить стаканчик другой. С одной стороны, выпивка красит жизнь, с другой — ее уничтожает. Но истории, когда люди оказывались в могиле из-за пристрастия к алкоголю, рассказывали сотню раз. Наша картина будет своеобразным ответом на пуританский образ жизни, который распространяется как вирус…

И как назовете фильме?

Наверное, «Пьяница». У проекта пока нет названия. То есть, оно как бы есть, но на датском. И на английский его не перевести. Вообще, у нас у датчан гораздо больше слов, описывающих пьянство, чем у вас.