Уилл Смит, Майкл Кейн, Сэмюэл Л. Джексон и другие звездные актеры: «Страх заставляет двигаться дальше»

22.04.2016Стивен Гэллоуэй / Мэтью Беллони

Собравшись за круглым столом THR, Уилл Смит, Майкл Кейн, Сэмюэл Л. Джексон, Бенисио Дель Торо, Марк Руффало и Джоэл Эджертон обсудили теракты в Париже, супергеройские фильмы и шедевры, в которых невозможно сняться без опыта работы в третьесортном кино.

Если бы у вас была возможность совершить путешествие в прошлое — в те времена, когда вы только начинали свою карьеру, — что бы вы сказали  себе? 

МАЙКЛ КЕЙН: «Не отчаивайся. У тебя все получится». После девяти лет, проведенных на сцене провинциальных британских театров, я был уверен, что уже никогда не доберусь до западного побережья Америки. Но случилось чудо, и американский режиссер по имени Сай Эндфилд пригласил меня на роль офицера в картину «Зулусы». С этого фильма началась моя кинокарьера. Уверен: ни одному режиссеру родом из Англии — даже самому убежденному коммунисту — не пришло бы в голову предложить подобную роль человеку, который родился в семье грузчика и уборщицы.

СЭМЮЭЛ Л. ДЖЕКСОН: Я хорошо помню этот фильм, хотя видел его еще в детстве, в кино. Я сидел в кинозале и думал: «Этот чувак нереально крутой!» А себе бы я сказал, что актерская профессия не имеет ничего общего с тем представлением, которое у меня сложилось о ней. Мне ведь казалось, что это самая обычная работа, где ты начинаешь как курьер, а потом продвигаешься все выше и выше по службе. Я говорил себе: «Сейчас я играю в театре, потом начну сниматься в рекламных роликах, а затем стану кинозвездой». (Смеется.) Прошла почти четверть века, прежде чем я понял, что актеры не поднимаются по карьерной лестнице. Они могут взлететь на олимп уже в 20 лет. А могут всю жизнь играть вторые роли в затрапезном театре.

МАРК РУФФАЛО: Я тоже начинал свою карьеру на сцене. Здесь, в Лос-Анджелесе. Играл в крошечных театрах на 30 зрительских мест.

КЕЙН: О, эти маленькие гримерки, в которых нет отдельного туалета… Приют новичков. А перед спектаклем ты еще так нервничаешь, особенно в первые годы работы, что безумно хочется отлить. Поэтому первое, чему учатся театральные актеры, — делать это прямо в раковину. (Смеется.)

БЕНИСИО ДЕЛЬ ТОРО: Так вот откуда берется этот навык…

КЕЙН: Помню, когда я готовился впервые выйти на сцену, заметил, что за кулисами, в двух шагах от выхода, стояло ведро. «А это еще зачем?» — спрашиваю у коллег. «Ну как, — отвечают мне. — Вдруг кому-нибудь станет плохо на нервной почве». И знаете, я и впрямь так нервничал, что несколько раз воспользовался этим ведром.

Вы все еще нервничаете?

КЕЙН: О да! С опытом это, увы, не  проходит.

ДЖОЭЛ ЭДЖЕРТОН: На съемках с нервами совладать не так уж и сложно. Но когда надо выйти на сцену, меня просто трясет. Последние пять — десять минут перед началом спектакля я так сильно переживаю, что от сердечного приступа меня, наверное, отделяет лишь шаг.

ДЖЕКСОН: Никогда не испытывал ничего подобного. Страх сцены — это, видимо, не про меня. Я нервничаю только на репетициях, но лишь потому, что меня злит отсутствие зрителей. Я хочу видеть их глаза, слышать их реакцию, обмениваться с ними эмоциями.

УИЛЛ СМИТ: Я никогда не играл в театре, но примерно представляю, о чем идет речь. Когда мы снимали «Принца из Беверли-Хиллз», это происходило в формате живого выступления перед публикой.

И что вы испытывали?

СМИТ: Безграничный ужас. (Смеется.) Впрочем, для меня это привычное состояние. Меня пугает, если честно, все, над чем я работаю. Но именно страх заставляет меня пробовать, экспериментировать, двигаться дальше. Причем кино ужасает особенно. Ты никогда не знаешь, что в итоге увидишь на киноэкране. Тратишь год на какой-то проект, выбиваешься из сил, живешь с ощущением, что это станет твоей лучшей работой… А потом фильм выходит в прокат и выясняется, что все его ненавидят. Не просто не любят, а яростно ненавидят и делают все возможное, чтобы ты об этом узнал.

Какой фильм с вашим участием разочаровал вас особенно?

СМИТ: «Дикий, дикий Запад», пожалуй (в 2000 году этот фильм Барри Зонненфельда получил целых пять «Золотых малин». —   THR). Это был первый оглушительно неудачный проект в моей жизни. Неудачи случались и позже, но со временем я научился легче к ним относиться. Я не оглядываюсь на прошлое — я все время смотрю в будущее. Я не имею права опускать руки. Это просто не входит в мой жизненный план. Когда мне было 15 лет, я встречался с девушкой, и она изменила мне с другим парнем. Это было неприятно, но я помню, как принял очень важное для себя решение в тот момент. Я сказал себе: «Мне больше никто никогда не изменит». И знаете, как я собирался этого добиться? Я решил стать самым крутым актером на этой планете. Никто не посмеет изменить человеку, который снимается в самом лучшем кино. (Улыбается.)

ДЖЕКСОН: Какие знакомые чувства.

Вопрос к Марку и Сэму. Вы оба играете в высокобюджетных супергеройских картинах. Вы ощущаете, что невероятная популярность этих фильмов — и ваша заслуга?

ДЖЕКСОН: О нет! Лично я не имею к этому никакого отношения. Зрители просто любят супергероев. Сборы фильма не изменятся ни на цент,  если ту же самую повязку наденут не на мой глаз (речь об одноглазом Нике Фьюри, которого Джексон сыграл уже пять раз в трех франшизах. — THR), а на Терренса Ховарда или Дона Чидла. Скажу вам больше: никто не заметит разницы.

Бывали случаи, когда зрители принимали вас за тех персонажей, которых вы играете?

РУФФАЛО: Свою самую первую роль на экране я сыграл в сериале, который назывался «Строго на юг». Мой герой был каким-то мелким преступником. А ездил я в ту пору на Dodge Dart 1972 года выпуска. Не автомобиль, а настоящее ведро с гайками — рассыпался на ходу. И буквально на следующий день, после того как по телевизору показали серию с моим участием, меня останавливает на дороге полицейский. Девушка. И говорит: «Выходите из машины с поднятыми руками. Я знаю, что вы находитесь в розыске». Я начинаю смеяться:
«Послушай, детка. Я бы очень хотел, чтобы кто-нибудь объявил меня в розыск. Но я сходил уже на две сотни прослушиваний, а режиссеры по-прежнему не ведут на меня охоту». «Не пытайтесь меня одурачить, — говорит. — Я видела листовку с вашей фотографией». — «Во вчерашнем сериале?» Кое-как с этой историей разобрались, но она все равно влепила мне штраф…

Вы когда-нибудь отказывались от роли лишь потому, что позиция персонажа не была вам  близка?

КЕЙН: Когда я только-только приехал в Америку, я жил по соседству с Альфредом Хичкоком. И он предложил мне сыграть злодея в своей новой картине «Безумие», которая была основана на реальных событиях, произошедших в Англии. Речь шла о садисте, который безжалостно убил и разрезал на кусочки 13 женщин. Позиция этого персонажа мне определенно была не близка. (Смеется.) Я отказался. С тех пор Хичкок никогда со мной не разговаривал.

Уилл, вам разве не предлагали главную роль в «Джанго освобожденном»?

СМИТ: О Боже… Я так надеялся, что мы не станем затрагивать эту тему… Ну да ладно. Дело в том, что мы с Квентином совсем по-разному смотрели на эту историю. Я очень- очень хотел сняться в «Джанго освобожденном». Но лишь при условии, что это будет величайшая афроамериканская лав-стори. Парень учится убивать, чтобы освободить жену, взятую в рабство. Обалденный сюжет, который мог стать основой для идеальной лав-стори. Но Квентин хотел сделать картину о мести. Мы встречались, часами спорили, пытались друг друга переубедить… Я хотел, чтобы героя вела не месть, а любовь. Я просто не верю в то, что реакцией на насилие должно стать насилие. Это в корне неверно. Наблюдая за событиями, которые недавно произошли в Париже, мы не должны мечтать о возмездии — мы не можем опуститься до уровня этих гребаных террористов. Миром должна править любовь.

РУФФАЛО: Ты общался с Квентином после этого?

СМИТ: Нет, мы больше это не обсуждали, но…

КЕЙН: Все ясно. У тебя есть собственный Альфред Хичкок. (Смеется.)

На развитие вашей карьеры влияли какие-нибудь предубеждения? Я имею в виду не только расизм…

ДЕЛЬ ТОРО: Первое, что мне сказали, когда я приехал в Америку: «Срочно поменяй свое имя». Мол, с таким именем, как у тебя, ничего здесь не светит.

КЕЙН:  А я свое, кстати, сменил. Но у меня был совсем безнадежный случай. Мое настоящее имя — Морис Миклвайт (эту фамилию можно дословно перевести как «белая глина». — THR).

ДЕЛЬ ТОРО: Может, зря я решил оставить свое…

РУФФАЛО: Да у тебя крутейшее имя, чувак!

КЕЙН: Стоит его произнести, как перед тобой возникает образ жгучего мексиканца или испанца.

ДЕЛЬ ТОРО: Кем, по сути, я и являюсь. (Смеется.)

Вы никогда всерьез не задумывались об уходе из актерской профессии?

СМИТ: Года четыре назад я подумал: «Все, с меня хватит». И просто перестал сниматься — отклонял все предложения. Мне казалось, что как актер я достиг потолка в своем развитии. Я не понимал, к чему стремиться, не видел для себя интересных целей. Тот человек, кем я тогда был, уже добился всего, чего только мог. И я оставил кино на целых два года. Читал книги о воспитании детей, ходил ко всяким семейным психологам, изучал самого себя. И вот тогда меня осенило. Ты не можешь развиваться как актер, не развивая себя как личность. Понимаете, о чем я? Твои роли никогда не будут глубже, чем ты сам.

ДЖЕКСОН: Знаешь, чего тебе не хватало для саморазвития?

СМИТ: Чего же?

ДЖЕКСОН: Хорошей пьесы.

СМИТ: Возможно. Но я всегда был человеком кино, не театра. Я мечтал о глобальном признании. Я хотел выигрывать, быть актером номер один. Мне было важно не только качество фильма, в котором я работаю, но и то, сколько миллионов зрителей по всему свету захотят этот фильм увидеть. Общение с 15-летней дочкой пошло в тот момент мне на пользу. Она переключила мое внимание с результата на общение с людьми. Когда я осознал, что каждый человек — это новый, удивительный мир, я по-другому взглянул на свою профессию. Ведь как было до этого? Когда я встречался с режиссером, чтобы обсудить новый проект, я думал лишь об одном: «Достаточно ли этот парень крут, чтобы одержать победу и сделать успешный фильм?» Теперь я вижу в нем человека. Я больше не зацикливаюсь на том, что скажут критики, как отреагируют зрители, сколько денег соберет картина в прокате. Я делаю то, что мне по-настоящему нравится. Имею право, в конце концов.

ДЖЕКСОН: Мы все меняемся, и это прекрасно. Вот я, например, стал с возрастом более резким и откровенным. На съемочной площадке я всегда говорю то, что думаю. Если я не согласен с каким-то решением режиссера, я считаю, что он должен об этом знать. Раньше в таких случаях я просто отмалчивался, потому что все время жил в страхе, что меня уволят с проекта. Но больше я этого не боюсь.

КЕЙН: Я сделал серьезный перерыв в работе только однажды, в середине 90-х. Случилось так, что я получил сценарий, прочел и отправил его обратно продюсеру со словами: «Зачем вы предлагаете мне такую крошечную роль?» Его ответ в тот момент меня огорошил: «Ты не понял. Я хочу, чтобы ты играл не любовника, а отца». И тут до меня дошло: «О мой Бог… Вот кто я теперь. Не тот, кто борется за руку принцессы, а седовласый король». Эта мысль меня не очень-то вдохновила, и я решил уйти на пенсию. Мне продолжали слать горы макулатуры, но я даже не задумывался о том, чтобы вернуться в кино. Если бы не Джек Николсон, который вывел меня из «пучины отчаяния», я бы, может, и не вернулся. Мы отдыхали вместе в Майами, когда он получил сценарий фильма «Кровь и вино». «Давай ты сделаешь это со мной», — сказал Джек. Я немного подумал и согласился. Да, теперь я не получаю принцессу. Зато я получаю роль.

Кого вы могли бы называть своим главным учителем?

КЕЙН: Марлона Брандо. Хотя то, что он говорил, я понял далеко не сразу. А что я мог в тот момент понять? Я смотрел на него такими восторженными глазами, будто я — 15-летняя девочка, а он — Элвис Пресли.

ДЖЕКСОН: За два дня до трагедии, произошедшей 11 сентября у Майкла Джексона было несколько выступлений в Нью-Йорке. По какой-то причине я должен был представить на одном из его концертов Ашера и Уитни Хьюстон. И вот я стою за кулисами в ожидании того момента, когда мне нужно выйти на сцену, и слышу, как кто-то подходит сзади и начинает цитировать мой монолог из «Криминального чтива» — тот, где говорится о пророке Иезекииле. Поворачиваюсь: боже, это же сам Брандо! Мы немного поговорили, и он оставил свой номер. Говорит: «Позвони, нам с тобой надо многое обсудить». Звоню на следующий день и слышу на другом конце провода: «Алло, это китайский ресторан». (Смеется.) «А мистер Брандо здесь?» — спрашиваю. «Минуточку. Оставайтесь на линии». Когда Брандо наконец взял трубку, мы проговорили с ним целый час.

РУФФАЛО: Это был его офис?  (Смеется.)

ДЖЕКСОН: Когда я позвонил по тому же номеру в следующий раз, мне ответили, что это китайская прачечная. Полагаю, он просто фильтровал таким образом входящие звонки.

РУФФАЛО: Главное, чему меня научили, — ты никогда не заканчиваешь работать над ролью. И к этому процессу надо относиться спокойно, как к данности. Фильм вышел, я понимаю, что ничего не могу изменить, но продолжаю мысленно разбирать свою роль. Просто смотреть на себя я не умею.

ДЖЕКСОН: Я тоже не могу на тебя в кино просто смотреть. Так и хочется дать какой-нибудь дурацкий совет. (Смеется.) «Ты что творишь? Это надо было играть совсем по-другому!»

РУФФАЛО: На эту тему есть бородатый анекдот. Сколько нужно актеров, чтобы вкрутить лампочку? Правильный ответ — двадцать. Один вкручивает, а остальные девятнадцать рассказывают, как сделать это лучше.

ДЖЕКСОН: Меня умиляет молодежь, которая ходит на всякие актерские курсы. Общался я как-то с одним. Хвастается мне: «Я сегодня буду наконец показывать сцену». «Что значит «наконец»? — спрашиваю у него. — Ты еще не делал этого? Как такое возможно?» — «Ну так нас много. Пока выступают другие студенты, а мы обсуждаем…» «Тебя обманули, — говорю. — Это не актерские курсы. Из вас просто делают кинокритиков».

Какие ошибки, на ваш взгляд, чаще всего допускают молодые актеры?

КЕЙН: Они думают, что каждый раз должны сниматься в настоящем шедевре. А надо просто идти вперед, соглашаться поначалу на все, что тебе предлагают. Даже если фильм окажется дерьмовым, вы все равно получите новый бесценный опыт. Вот что важно! Один мой друг, у которого так и не сложилась актерская карьера, всегда говорил: «Ты не должен играть в этом фильме! Это же говно, а не фильм!» А сам сидел и ждал, когда его позовет в свою картину кто-нибудь из великих. Однажды так и случилось. Ему дали роль. Наступило утро понедельника, он встал перед камерой и впал в ступор. Чтобы когда-нибудь сняться в шедевре, тебе пригодится даже опыт работы во всякой фигне.

СМИТ: Потому что камеру не обманешь. Если ты не уверен в собственных силах, она это чувствует и выдает потом на экране. Надо просто работать и ничего не бояться. Проваливайтесь громко и с треском. Смело падайте. Когда вы на дне, легче встать.