Музыка. Магия. Морриконе

10.11.2018Артем Липатов

10 ноября Эннио Морриконе отмечает 90 лет. Вспоминаем о достижениях этого величайшего музыканта.

Эта музыка будет вечной. По крайней мере, пока на нашей планете показывают кино. Она вошла в плоть и кровь кинематографа — в какой-то степени она и есть кинематограф. А ее создатель Эннио Морриконе 10 ноября — всего через три дня после концерта в Москве — отметит свое 90-летие.

Магию музыки Эннио Морриконе трудно объяснить словами. Да, он был новатором в музыке, он вводил в оркестровые партитуры звуки выстрелов, свист, колокола — это было необычно. Но важнее то, что его мелодии и аранжировки удивительно человечны. Не потому, что гуманны и воспитывают исключительно добрые чувства, они очень точно следуют человеческим настроениям.

Жаркое марево спагетти-вестернов Серджо Леоне сопровождает мятущаяся в неопределенности электрогитара, которой вторит койот. Начало «Однажды в Америке» того же Леоне — это прозрачная труба, полная надежд и стремлений, кода — возвращение к той же теме, выливающееся в совместное протяжное tutti струнных и духовых, и через разочарования возникает свет памяти.

Тема «Неприкасаемых» Брайана Де Пальмы решительна, опасна и неуклонна, однако настороженна — и рваные струнные это подтверждают, «Новый кинотеатр «Парадизо» Джузеппе Торнаторе — это legato умиротворения, печали, любви и прощания. А падающие словно бы в никуда ноты Chi Mai из «Профессионала» Жоржа Лотнера балансируют между почти религиозным экстазом и неотвратимостью судьбы.

Удивительно при этом, что сам Морриконе производит впечатление сухого рационалиста. Интервью он дает охотно, но отвечает лаконично, почти отрывисто. День его подчинен строгому распорядку: подъем, 40 минут гимнастики, столько же — прогулки, завтрак. А сам он не верит во вдохновение («выдумка романтиков»), руководствуясь взамен него идеей, профессионализмом и опытом. Эннио считает, что в сочинении музыки важнее всего мыслительный процесс, что даже если фильмы, для которых он писал мелодии, оказывались неудачными, он все равно остался доволен работой над ними. Говорит все это, кажется, с чуть усталой интонацией человека, ценящего свое время, словно его оторвали то ли от репетиции, то ли от нотной бумаги, и ему не терпится вернуться.

Нет, он не писал для Федерико Феллини. Да, он жалеет лишь об одной упущенной возможности: не бросил Леоне ради «Заводного апельсина» Стэнли Кубрика, но, с другой стороны, как мог бросить друга и однокашника? Морриконе настаивает на преимуществе простых гармоний и аккордов из трех нот и вежливо поправляет: нет, не 530 картин озвучены моей музыкой — всего 450, ну или чуть больше. При этом слово «искусство» в его фразах если и встречается, то нечасто.

Скромный, уверенный ремесленник, трудяга — и при этом такой знаток человеческой природы, что даже у тех, кто не видел ни одного фильма, к которому он написал музыку (что, честно говоря, решительно невозможно), от его мелодий уже шестой десяток лет сжимается сердце.

Парадокс? Возможно. Но если бы композитор был другим, вряд ли к своим годам он оказался бы в том же здравии, твердом уме и с тем же талантом: его относительно недавние произведения, в частности, к «72 метрам» Владимира Хотиненко и «Омерзительной восьмерке» Квентина Тарантино, ничуть не слабее прежних, хотя и нет в них столь ярких и свежих тем (с другой стороны, мы же помним — 450 фильмов, и все ли мелодии из них нам известны?).

Конечно, творческому долголетию композитора стоит подивиться, тем более что пишет он не только музыку для кино, но и симфоническую, и камерную, ездит на гастроли с оркестрами как дирижер. Значит, все правильно. Значит, так и должно быть.

Старший из пятерых детей джазового трубача Марио Морриконе, выпускник консерватории Санта-Чечилия (дважды — как трубач и как дирижер), он мечтал стать врачом, но музыка победила. Пройдя через горнило ночных клубов, поденной работы аранжировщиком поп-певцов 1950–1960-х, только потом попав на телевидение и в конце концов в кино, он прошел свой непростой путь к славе, не перепрыгивая ступеньки, но последовательно ступая на каждую.

«Везет тому, кто везет» — говорит пословица, и в случае Морриконе это верно: когда он заслужил славу, та стала работать на него… нет, вместе с ним. Она звала к нему Пьера-Паоло Пазолини, Майка Николса, Романа Полански, Педро Альмодовара, Оливера Стоуна, Барри Левинсона — но и он выполнял свою часть контракта честно, кропотливо, талантливо. А сколько-то «Сезаров», «Давидов ди Донателло», BAFTA, «Золотых глобусов» и «Оскаров» — это опционально. Не в них дело.

Вот мы и дошли до слова «талант». По крайней мере, его Морриконе не отрицает, хоть и не злоупотребляет им. Чем измеряется талант? Никто не знает, но в его случае, наверное, стоит говорить о верности призванию. И вообще верности. Любимым композиторам (а среди них такие разные, Клаудио Монтеверди, Луиджи Ноно, Джованни Пьерлуиджи да Палестрина, Игорь Стравинский, Арнольд Шёнберг). Жене (их браку с Марией Травиа 62 года, у них четверо детей — композитор, специалист по авторскому праву, хирург и режиссер). Верности себе, наконец.

Вот он садится (все-таки возраст!) за пульт: сухой, строгий, в вечных круглых очках, испытующе смотрит на оркестрантов. Поднимается палочка — и сердце, снова и снова, обрываясь, падает куда-то вместе с Жан-Полем Бельмондо, и с испытующим прищуром прямо в глаза глядит Клинт Иствуд, и призывно улыбается Моника Беллуччи, и бежит на помощь товарищам Кевин Костнер, и мир снова вращается со скоростью 24 кадра в секунду, потому что Морриконе — это и есть кино.