Александр Хант: «Удел кинематографистов – это борьба. Борьба за себя, за кино, за деньги»

30.07.2018Григорий Черагин

Автор фильма «Как Витка Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» рассказал THR о жизни режиссёра-дебютанта, образе современного подростка и о том, как собирает деньги на новый проект через краудфандинг.

Год назад в прокат вышел фильм «Как Витка Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», что стало настоящим прорывом для режиссёра-дебютанта Александра Ханта. Фильм о непростых отношениях отца и сына был отмечен критиками и международными фестивалями. Спустя год Хант решает снять ещё одну социальную драму — на этот раз о подростках, сбежавших из дома. Молодой режиссёр запустил краудфандинговую компанию для ленты «Межсезонье», в которой четко рассказывает о том, почему хочет запустить проект, о чем он будет и почему он так важен.

THR встретился с Хантом чтобы узнать, как он собирает деньги на новый фильм, чем ему интересны современные подростки и каково было работать с Алексеем Серебряковым над фильмом о Витьке Чесноке.

Год назад тебя отметили «Никой» и на фестивале в Карловых Варах. Что молодому режиссёру, дебютанту, могут дать награды и фестивальное внимание?

Так получилось, что как раз благодаря фестивалю в Карловых Варах судьба «Чеснока» и изменилась. Сначала я тащил фильм и вкладывал в него личные средства: тянул его за собой и даже не знал, чем это всё закончится. А после фестиваля уже фильм начал тянуть меня — мы поменялись ролями. Теперь он за меня находит какие-то возможности, гораздо легче стало жить. Удел кинематографистов — это борьба. Борьба за себя, за кино, за деньги. Особенно остро сегодня понимается, что возможностей мало, поэтому люди пытаются ухватиться за каждый шанс.

Ты дебютировал в 30 лет, а до этого долго учился. На что живет молодой режиссёр без работы?

Я учился довольно долго, да. Пять лет на операторском курсе, год в аспирантуре, а потом еще три года во ВГИКе на режиссёрском. Я закончил в 2012 году и уже тогда жизнь началась тяжелая. Я просто выживал. Мне помогала халтура, дешевая реклама для интернета. Я снимал для учебных заведений, для Эрика Давидыча и «Смотры» (популярный youtube-блогер, который занимался обзором автомобилей. — прим. ред.). Я снимал все, что мог, но параллельно успевал снимать короткометражки и работать над сценарием фильма о тюрьме. Потом я еще два года с этим сценарием обвивал пороги всех продюсеров, но плодов это не приносило, потому что всех отталкивала сложная тема и то, что я дебютант.

Но в какой-то момент я дошел до Федора Попова из ВГИКа, предложил ему этот сценарий, а взамен он дал мне сценарий «Чеснока». Я с радостью взялся за эту историю. Тем более, что она была мне близка, потому что я сам вырос без отца.

Кажется, что у нас в стране очень много молодых режиссёров, сценаристов и продюсеров, которым после окончания учебы приходится выживать и искать деньги, принимаясь за любую халтуру. Что нужно сделать, чтобы кинематографисты занимались именно творчеством?

Раньше была система, когда ты после окончания ВУЗа точно получал место по специальности. Теперь же такого нет. Тебе еще в стенах ВГИКа говорят, что когда закончишь, то будешь никому не нужен. С «Чесноком» мне повезло, потому что теперь мне сами предлагают работу.

Я сам знаю очень многих молодых режиссёров, актеров, сценаристов, которые голодны до творчества, но оказываются на обочине. Именно поэтому мы с друзьями создали закрытый клуб, где молодые кинематографисты встречаются и пытаются снять что-то свое и решить свои задачи. Мы поняли, что та индустрия, которая сложилась сегодня, не позволяет делать хорошие фильмы. Претензии зрителей к нашему кино совсем не безосновательны. Наша цель — объединиться и реализовать авторские задумки.

Тебе кажется, что выход из этой ситуации в объединении?

Да, мне кажется очевидным необходимость объединятся. Сейчас все права и решения за продюсерами. Из-за того, что они рискуют деньгами, они сами навязывают режиссёрам не очень здоровые правила игры. Они диктуют свои бюджеты, которые зачастую слишком скромные, при этом хотят снять много и качественно. Их логика понятна, однако на выходе не всегда получается то кино, которое зритель будет смотреть и любить.

Я думаю, если бы мы объединились и поняли, что мы не беззащитные люди и сами можем за себя постоять, то смогли бы выстроить систему, которая работала лучше. Нам необходимо развивать независимо кино, чтобы дать индустрии пример того, как можно снять нетривиальный и острый фильм, который попадает в зрителя.

Именно ради независимости ты собираешь бюджет для «Межсезонья» на краудфандинге?

Сейчас передо мной цель — сделать максимально независимое кино. Я не говорю, что мне вообще не нужен продюсер. Я хочу хорошенько подготовиться и за время подготовки найти бюджет. Сам я за продюсером не гонюсь и думаю, что если человек будет готов дать мне денег, то сам меня найдет.

То есть, если краудфандинг не соберет 2,5 млн рублей, ты не пропадешь.

Да, я знаю, куда двигаюсь и уже веду переговоры. Главное — оставить независимость.

«Межсезонье» отчасти ссылается на историю трагически погибших подростков Дениса и Катю. Насколько глубоко ты уже изучил их историю? Поговорил ли с близкими и друзьями?

Я общаюсь с людьми, которые связаны с историей непосредственно, и с теми, кто это дело изучает. Но многие материалы еще просто нельзя получить, потому что суды по этому делу не закончены и информация в принципе не доступна.

Но история Кати и Дениса — не единственная, от которой мы отталкиваемся. «Псковские школьники» стали самым ярким поводом. Когда я впервые увидел новости об этом, они очень сильно в меня попали.

Чем?

Думаю, что все, кто видел их трансляцию, ловили себя на мысли, что смогли бы договориться с ребятами и вытащили их из этой ситуации. Они оба не были готовы к решительным поступкам и каждый друг друга подталкивал. Они оказались в западне, потому что никто не хотел дать слабину. Если бы нашелся грамотный переговорщик, то ничего бы не случилось. Это абсолютно нормальные, здоровые дети, у которых не было никаких отклонений или криминальных наклонностей. Они просто дети, которые хотели доказать что-то себе и своим родителям. Это большая проблема сегодня, потому что таких ситуаций по стране очень много. К сожалению, большинство из них проходят мимо, о них не говорят.

Эта тема меня очень беспокоит. Я специально ездил в детский лагерь в Анапу, чтобы поработать с детьми. Приехал с простой целью — как режиссёр поработать с подростками как с актерами. Но обнаружил, что дети хотят разговаривать. Каждый активно вступал в дискуссию и хотел высказать свою точку зрения.

Мне кажется, что подростки сейчас находятся в агрессивной среде. Например, с родителями у детей просто параллельная реальность. Они выросли в другое время и сейчас озабочены тем, чтобы решить какие-то бытовые вопросы. Они зачастую забывают поговорить с детьми, спросить, о чем те думают, о чем переживают. Поэтому внутренний мир подростка просто загадка для них.

По-твоему, разрыв поколений происходит именно из-за того, что родители не находят время на детей и не могут с ними поговорить?

Думаю, да. У нас в обществе есть разобщенность, и коммуникация между людьми в очень сложных условиях. Я помню свое детство и свои подростковые истории. В один момент в школе я перестал общаться со сверстниками, потому что-то, о чем я хотел говорить, никто бы не поддержал. Меня бы просто засмеяли. До какого-то момента я был лидером в классе и сам кого-то травил, но потом стал изгоем и на себе это ощутил.

Апеллируя к Серебрякову и его интервью, пока что мы идем по пути, где ценности коррелируются с силой, наглостью и хамством. Дети сейчас ходят в футболках с надписями «Кто лев, тот и прав», и, общаясь с подростками, я понял, что они это считывают напрямую. Для них жизнь — естественный отбор. Кто-то из детей мне убежденно рассказывал, каким должен быть мир, и я поймал себя на мысли, что он описывает мне нацистскую Германию.

Мне кажется, мы можем создать систему и среду, чтобы дети могли общаться. Для меня самого это большой вопрос, и я очень хочу в этом разобраться.

Какой для тебя сейчас современный подросток?

Он закрытый, ему сложно показывать свои эмоции. Он не понимает, кто он такой для самого себя. Он не чувствует свое тело, свой талант. Однажды я общался с девочкой, которая высказывала мне потрясающие мысли, описала интересную философию жизни. Но потом добавила, что не умеет общаться с людьми, потому что считает себя неинтересной. Проблема в том, что она даже не понимает, насколько она талантлива.

Тебе сейчас 32. Не боишься, что со своим взрослым мировоззрением не попадешь в ту аудиторию, в которую целишься?

Не могу сказать, что моя аудитория — это только подростки. В идеале, я хочу создать фильм, который сможет стать мостиком между родителями и детьми. Я не хочу насаждать его моралью или поучениями, а просто создать историю, чтобы родители смогли заглянуть в жизнь своих детей. В то же время, я хочу быть честным с подростками, чтобы рассказать их настоящую жизнь.

Сейчас я не чувствую дистанцию по отношению к подросткам. Очевидно, что-то, в чем они «варятся», это уже не моя жизнь, но могу сказать, что еще общаюсь с ними с позиции собеседника. 

В ролике о «Межсезонье» есть отсылки к сериалу «Конец ***го мира» от Netflix. Синопсисы проектов кажутся слишком похожими.

Да, пересечения есть, и обнаружил я это с грустью. У нас уже был синопсис нашего фильма, а потом мне кто-то посоветовал «Конец ***го мира». Я опечалился из-за того, что припоздал. Но, думаю, что та история, которую делаем мы, получится со своим лицом.

Что сейчас с кастингом «Межсезонья»?

Мои герои — 16-летние ребята, а профессиональных актеров такого возраста у нас не очень много. Я понял, что буду искать героев среди простых подростков. Искать только в Москве и Петербурге не хотел, потому что моя история провинциальна. Поэтому я объявил всероссийский кастинг. Сейчас у меня уже больше трех тысяч заявок, из которых я отсмотрел половину. Пробы хочу начать, когда останется около десятка ребят.

У тебя получается и краудфандинг средств, и подростковых историй.

В каком-то смысле, да. Я хочу почувствовать их поближе, получше узнать. Порой они рассказывают вещи, которые наводят меня на сценарные ходы.

Ты в одном из интервью говорил, что в Россию постепенно возвращаются 90-е. Мне кажется, это сейчас видно в культуре АУЕ, в школьных драках, буллинге, современной музыке. Как ты к этому относишься?

Это всё никуда и не уходило. Разговоры на «понятийном» языке до сих пор в обиходе. Где бы ты ни был и с кем бы ни говорил, ты можешь начать говорить про «понятия», и тебя легко поймут.

В 2000-х, когда казалось, что жить становится полегче, я думал, что все это уходит. А сейчас это вновь стремительно возвращается. Я считал, что вот поменяется поколение, и это уйдет, но, общаясь сейчас с подростками, я понимаю, что не ушло. Когда я сам учился в школе, ребята делились на субкультуры. Были рокеры, рэперы и так далее. А сейчас субкультурные разграничения стерлись, и все дети на «пацанской» теме.

Тебе не кажется, что такое состояние общества напрямую связано с финансовым благополучием страны?

Да, жизнь стала похуже и это начало вылазить. Очень простой пример — в моем родном городе (Ханты-Мансийск, — прим. ред.) в 2000-х стали ставить стеклянные автобусные остановки. Сначала их били, а власти продолжали ставить новые. Но в какой-то момент остановки перестали трогать, и мне казалось, что менталитет людей поменялся. А сейчас я возвращаюсь туда и снова вижу побитые стекла.

Почему ты своим творчеством эту тему продолжаешь?

До «Чеснока» я писал сценарий о тюрьме. Мне очень хочется залезть в «зону» 90-х, чтобы понять, почему та культура выплеснулась на общество. Мне кажется, мы все живем в масках и под защитой, что пошло как раз оттуда. Несмотря на экономические условия, если бы мы просто стали общаться друг с другом по-другому, то оказались бы в совершенно ином обществе.

У тебя после «Чеснока» в планах была комедия. Что с ней сейчас?

В какой-то период у меня была идея снять что-то безумное, в стиле «Рика и Морти». Я уже написал сценарий с достаточно абсурдным сюжетом и героями, но с продюсерами мы так и не сошлись.

Серебряков в интервью говорил, что ему кажется, что плохое в сценарии «Чеснока» так и осталось плохим. Ты с ним согласен?

Я думаю, что главная ошибка, которую я совершил в «Чесноке» — упустил репетиционный период. Это было фатально. Я пошел на поводу у Серебрякова и подумал, что раз он сказал, что репетиции не нужны, значит не нужны. Да, он делал все невероятно профессионально и качественно, но у нас не было пространства для того, чтобы я, он и Ткачук разобрались в нашей истории.

У Серебрякова не было времени на репетиции?

Да, времени вообще было не очень много, и это большая проблема больших актеров. У них слишком плотный график для того, чтобы подготовиться к чему-то.

После фильма у вас какие отношения?

Хорошие, мы периодически созваниваемся. Серебряков очень непростой человек: у него есть свое мировоззрение, свой характер. Не могу сказать, что он очень близко подпускает к себе людей. Но в то же время он очень открыт и поговорить с ним можно о чём угодно.

Как молодой режиссёр, что ты делаешь для того, чтобы найти свой язык?

Я хочу снимать кино. Лучшего мотива для развития и не придумаешь. В новом фильме мне хочется найти лицо. Мне вообще кажется, что необходимо делать кино, узнаваемое всего по нескольким кадрам.

Сбор средств на новый фильм Александра Ханта «Межсезонье» — ТУТ.