Сокращенная версия этого материала была опубликована в декабрьском номере журнала «The Hollywood Reporter – Российское издание».The Hollywood Reporter: Когда вы перешли из категории обычных людей в ранг знаменитостей, за которыми охотятся фанаты и журналисты, что вас больше всего удивило?Джейми Фокс: Реакция женщин, для которых ты моментально становишься значительной и крайне привлекательной фигурой. Со мной произошла очень показательная история в клубе Regency West, где я выступал как стендап-комик, когда только-только переехал из Техаса в Лос-Анджелес. Однажды я пришел в клуб незадолго до начала представления и увидел за одним из столиков самую красивую женщину в мире. Попытка познакомиться с ней провалилась с треском — мои задорные шутки были встречены надменным и даже несколько презрительным взглядом. Но всего через пару часов, после того как я отработал выступление, сорвав в тот вечер овации, та же самая женщина смотрела на меня другими глазами и сама подбежала ко мне с возгласами: «Ах, ну почему же ты сразу не сказал мне, кто ты?!» Мэтт Дэймон: И это просто выступление в клубе! А теперь представьте, как меняется отношение к человеку, которому довелось засветиться на большом экране…

Фокс: В том-то и дело! У меня всю жизнь были кривые зубы — я их исправил совсем недавно. И каждая девушка, естественно, делала мне по этому поводу замечание: дескать, ты парень ничего, но зубы у тебя… А потом я снялся в кино, и те же барышни начали хором кричать: «Боже, ты великолепен!..» THR: Думаете, они говорят это искренне?Фокс: Ни в коем случае. Искренних, настоящих людей ты можешь встретить лишь в тяжелые времена, когда вся твоя жизнь идет наперекосяк. В Голливуде, по крайней мере, происходит только так. THR: А чем шокировала слава вас, Дензел?Дензел Вашингтон: Абсолютно ничем. Я слишком долго, слишком плавно к ней продвигался. Проснуться знаменитым — это не про меня. Да и сейчас я не настолько известен, как может кому-то показаться. Я обычный парень, которому чуть проще заказать в ресторане хороший столик. THR: Но вы же не будете отрицать, что вас узнают, фотографируют и мучают просьбами об автографе. Как реагируете на людей, которые подходят к вам, когда вы мирно обедаете в ресторане со своей семьей?Вашингтон: Выбиваю из них всю дурь. (Смеется.) Дэймон: У меня в жизни был один очень отрезвляющий момент, который помог пересмотреть свою значимость. Я сыграл сразу в нескольких не очень удачных картинах, и в какой-то момент мой телефон буквально перестал звонить. Чтобы хоть как-то отвлечься, я уехал на время в Лондон и сыграл там в спектакле по пьесе Кеннета Лонергана «Это наша юность». А потом в прокат вышла «Идентификация Борна». И все опять стали моими лучшими друзьями. THR: При этом в последнем «Борне» вы все-таки решили не принимать участие.Дэймон: Так ведь у них не было сценария! С подобными проектами, бюджет которых переваливает за сто миллионов, происходит все время одно и то же: студия назначает дату релиза, фильм запускается в производство, и всех быстро отправляют на место съемок. Вот так запросто, без всякого предварительно сценария — если очень хочется, придумай себе его сам. То есть ты заранее даже представить не можешь, на что подписываешься. Я отказался от последнего «Борна» просто потому, что не хотел вновь оказаться в подобной ситуации. Уж лучше иметь на руках сценарий, который позже будет полностью выброшен в корзину, чем не иметь его вовсе. Вашингтон: Бог мой, ему нужен сценарий? Ричард Гир: И после этого он еще называет себя актером? (Смеется.) THR: Опасен ли, на ваш взгляд, успех в раннем возрасте? Как он может сказаться на человеке?Гир: Это точно вопрос не ко мне. Когда я сыграл в «Днях жатвы» Терренса Малика, мне было двадцать шесть. А в прокат он вышел еще через два года. (Дэймону.) Возможно, ты был моложе. Дэймон: Не особо. «Умница Уилл Хантинг» вышел, когда мне было двадцать семь, хотя работать над этим фильмом мы с Беном (Аффлеком. — THR) начали лет за пять до этого. А вообще я всегда придерживался теории, согласно которой слава тормозит эмоциональное развитие человека. Нет, ты сам не меняешься. Это весь остальной мир меняет отношение к тебе, что может серьезно травмировать психику. Не знаю, можно ли подготовиться к этому. Гир: Уверен, что нельзя. Тем более что у каждого это происходит индивидуально. Это не тот случай, когда можно учиться на чужих ошибках. Джон Хоукс: Чрезмерная популярность к тому же пагубно влияет на работу актера. Если ты не можешь спокойно наблюдать за поведением людей, быть невидимкой в толпе, ты и играть нормально не можешь. Где искать вдохновение, если не в жизни? THR: Дензел, а как вы с этим справляетесь? Вы один из немногих актеров, кому удается держаться подальше от желтой прессы.Вашингтон: Как и у любого актера, у меня есть публицист. И я плачу ему немалые деньги, чтобы он держал меня подальше от этой дряни. Гир: Не слушайте его! Он мечтает проникнуть в эти издания уже долгие годы — ему просто жена не разрешает. THR: Каждый из вас уже многого достиг на сегодняшний день. Можете ли вы сказать, что перестали беспокоиться о своем будущем и просто получаете удовольствие от жизни?Алан Аркин: Моя жизнь четко делится на два периода: до сорока пяти лет и после. На первом этапе я воспринимал свою профессию как единственное, ради чего вообще стоит жить. И очень, очень нервничал при мысли о том, что могу это потерять. Но потом я прочел две книги, которые радикально изменили мое отношение к миру, — о жизни Ганди и «Путешествие в страну Востока» Германа Гессе. Перевернув последнюю страницу, я все понял. Я живу не для того, чтобы играть, моя работа — всего лишь средство самовыражения. Не будет новых ролей — не беда, найду, чем себя занять. Я стал свободнее и, как результат, гораздо счастливее. Дэймон: У меня все не так просто. Я еще слишком хорошо помню то время, когда передо мной были закрыты все двери, и я не мог получить даже эпизодическую роль. Мне все время кажется, что если расслабиться, притормозить, перестать с остервенением жать на газ, то все закончится в один миг. Думаю, этот страх в той или иной степени испытывают многие актеры. Вашингтон: Лишь те, кто остро чувствует свою зависимость от окружающего мира. От благосклонности публики, критиков, продюсеров. К счастью, я уже преодолел этот этап. Во-первых, помимо кино в моей жизни есть театр, куда я периодически возвращаюсь, — несколько лет назад я играл в постановке «Юлия Цезаря» и в спектакле «Заборы» по пьесе лауреата Пулитцеровской премии Августа Уилсона. Во-вторых, у меня есть и режиссерские проекты. Поэтому я не нервничаю. Я вообще все могу бросить в любой момент и уйти на покой. К счастью, я богат и независим. Фокс: Конечно, богат! «На самом деле этот фильм мне совершенно не нравится, — признался ты мне однажды. — Зато я заработал 40 миллионов». THR: Джейми, ходят слухи, что много лет назад, до того как начали сниматься в кино, вы встретились с Дензелом и передали ему какую-то загадочную записку. Это правда?Фокс: У меня с Дензелом было даже две истории. Первый раз увидел его у входа в пафосный ночной клуб Roxbury. Я не мог сдержать ликование — это же он, лучший актер на свете, и всего в каких-то десяти метрах от меня! Естественно, бросился его обнимать, но когда виртуозно миновал телохранителя, уткнулся в его локоть, выставленный для защиты. Клянусь Богом, я просто пытался выразить ему респект. Дэймон: Но реакция у Дензела отличная. И локти натренированные — ему не раз доводилось пускать их в ход. Фокс: Наша вторая встреча произошла на вручении какой-то премии, где я выступал по приглашению организаторов за пару сотен баксов. А Дензел сидел в самом первом ряду — помню, я никак не мог сосредоточиться, все смотрел на него и смотрел. Вашингтон: Напомни — я и в этот раз попытался тебе двинуть? Фокс: На этот раз я решил к тебе особо не приближаться. Но мне удалось незаметно подбросить тебе в карман записку, в которой было написано: «Начались поиски нового Джеймса Бонда. Эта роль для тебя». И я действительно так считал: в этом городе каждый хочет быть Бондом, а ты мог сделать это лучше всех. Кто сказал, что агент 007 не может быть темнокожим? Дэймон: Неправда, не все мечтают о Бонде. Моя роль мечты — загадочный Бобби Кеннеди (младший брат президента Джона Ф. Кеннеди. — THR). Вашингтон: А я бы хотел сыграть еще что-нибудь из Шекспира. Для Гамлета я, конечно, уже староват. Может быть, Лир… Дэймон: Ну уж нет, слишком молод! THR: Дензел, однажды вы сказали, что мы притягиваем то, чего больше всего боимся. Что же вызывает у вас страх?Хоукс: Я полагаю, что больше всего боюсь быть посредственным, поскольку не знаю, к чему это может привести. Эта неизвестность как раз и пугает. А вот что такое бедность, я знаю и нисколько не боюсь, что моя комфортная жизнь может закончиться. И конца света, кажется, не боюсь: если завтра взорвется бомба и я окажусь в числе тех, кто не сразу отдаст концы, то буду стоять в переулке и читать стихи — тем, кто выживет вместе со мной. Гир: А я до сих пор боюсь каждого нового проекта. Каждый раз боюсь, что не справлюсь. Вашингтон: Но это как раз очень полезный страх. Гир: Я все еще пытаюсь разобраться в мире, в себе, в людях, которые меня окружают. Это любопытство в каком-то смысле порождено страхом, что я не знаю, кто я. Есть ли я вообще? Существует ли этот Ричард, которого вы здесь видите? Черт его знает… THR: Кого вы могли бы назвать самым интересным человеком, с которым вам довелось лично общаться?Гир: Далай-лама. Вне конкуренции. Он более энергичный, более любознательный, более раскрепощенный, чем мы все, вместе взятые. Он не боится показаться шутом, если это поднимет людей на другой уровень. Он умеет смачно рассказывать грязные шутки. Он может себе позволить абсолютно все — много ли вы знаете людей, способных на это? Аркин: У меня был шанс встретиться с ним двадцать пять лет назад, но все сорвалось. Очень об этом жалею. Гир: Не переживай — я тебе помогу наверстать упущенное. Вашингтон: А для меня такой человек — Нельсон Мандела. Однажды он нагрянул ко мне в канун Нового года: хочу, говорит, чтобы твоя жена мне цыпленка пожарила. Вы даже представить себе не можете, что я чувствовал при мысли о том, что сам Нельсон Мандела сидит сейчас в моем доме и ест куриную ножку! Было смешно, когда в разгар вечера ко мне подходит охранник и говорит: «Там у забора Сильвестр Сталлоне трется уже минут пятнадцать. Может, стоит его пустить?..» Поглазеть на Манделу пришли человек пятьдесят: от Сталлоне до Опры и Куинси Джонса. И все они сидели разинув рты и ловили каждое его слово. THR: Когда актера начинают ассоциировать с политикой, крупными политическими фигурами — разве это не опасно для его карьеры?Дэймон: А в чем, собственно, проблема? Мы тоже имеем право на политические взгляды, мы тоже живем в этой стране, и нам небезразлично, что в ней творится. Так уж получилось, что я был одним из первых, кто накануне прошлых президентских выборов открыто заявил, что Сара Пэйлин (бывший губернатор Аляски, кандидат в вице-президенты США от республиканцев на выборах 2008 года. — THR) — это бред, абсурд и маразм. То, что тогда происходило, я сравнил с плохим диснеевским фильмом, в котором «мамочка» из Аляски пытается противостоять Владимиру Путину в третьем акте. (Смеется.) Фокс: Республиканцы вообще странные люди. К примеру, у них напрочь отсутствует чувство юмора. Однажды я выступал перед Джорджем Бушем-мл. и его парнями на новом стадионе Cowboys — я ведь из Техаса. Так они за весь вечер ни разу не улыбнулись! Сидели как на похоронах. Хотя я был хорош, честное слово. THR: Ваша жизнь без кино и театра — такое возможно? Как вы себе ее представляете?Аркин: Я бы попробовал написать роман, записался на курсы фотографии и взял пару уроков игры на каком-нибудь музыкальном инструменте. Но если честно, больше всего меня привлекает профессия «медвежатника». Интересно, этому можно научиться в моем возрасте? Вашингтон: Все свободное время — а его у меня будет много, верно? — я бы проводил в компании девяти массажисток. Массаж в восемнадцать рук! Это должно быть нечто сногсшибательное. Фокс: А я бы начал покупать лотерейные билеты. И обязательно сорвал бы джекпот. И вошел бы наконец в историю. (Смеется.)