Гойко Митич: «В Голливуде не был и не интересуюсь им»

13.10.2015Михаил Торопов

Самый известный индеец мирового кинематографа побеседовал с THR о капитализме, ГДР, Эмире Кустурице, Светлане Алексиевич, и, конечно же, о своих фильмах и ролях.

- Гойко, вы уже в четвертый раз приезжаете на фестиваль «Этномир». А расскажите, когда вы впервые побывали в России?

- О, это было еще в бывшем Союзе. Мы снимали на Кавказе, в Грузии, «След Сокола». Это был 1967-68 год.

- Вас тогда в Союзе еще не знали? На улицах не узнавали?

- Нет, но было очень интересно, потому что я был такой смуглый, и они думали, что я грузин. Обращались по-грузински, и приходилось объяснять, что я - югослав. Русский язык еще понимаю, а грузинский – нет.

- А с тех пор вы часто бывали в России?

- «Текумзе» мы снимали в Крыму. Снимали фильм про партизан в Минске («Архив смерти» - прим. THR). Снимали в Самарканде и Бухаре. Снимали в Туркмении, на реке Амударья.

- Как по-вашему, сильно изменилась Россия за все это время?

- Конечно, изменилась. Возникли новые границы, а я этого не люблю. Да и вообще границы не люблю. Я бы хотел, чтобы мир для всех людей был свободным. Без границ. Только как это сделать…

- Я слышал, что вы снимали фильм даже на Кубе.

- Да. А еще в Монголии, в Чехословакии, в Польше, в Болгарии, в Югославии. Во многих странах.

- Какая страна больше всего понравилась?

- Ну, в Союзе (видимо, имеется в виду весь соцлагерь – прим. THR) было все. Любая натура, какая нам была нужна. Например, в Самарканде мы снимали фильм про апачей. Там сухая земля, лошади поднимают в воздух много пыли. Мы только поставили несколько искусственных кактусов, и получилось совсем как в Нью-Мексико, где и жили настоящие апачи. Мы ведь снимали о разных племенах, и нам было важно, чтобы природа соответствовала природе того региона, где жило конкретное племя.

- А на Кубе что за племя?

- Там мы снимали «Оцеолу», фильм про семинолов. Семинолы жили во Флориде, и нам нужны были субтропики. С аллигаторами, пальмами. А Куба совсем рядом с Флоридой. Кстати, семинолы когда-то жили и на Кубе.

- Я знаю, что вы дважды ездили в Америку по приглашению индейцев. Расскажите об этом.

- Да, мы объездили много резерваций. Были в Юте, Монтане, Южной Дакоте. Жизнь там трудная. В Южной Дакоте, в резервации Пайн-Ридж, хуже всего. Особенно тяжело им из-за алкогольной зависимости, они ведь не переносят алкоголь. В этой резервации им пришлось полностью запретить ввоз спиртного.

В племени Черноногих в Монтане мне оказали большую честь: пригласили на церемонию, на которую чужаков обычно не приглашают. Это что-то вроде нашей сауны. В специальный шатер, образованный живыми ветвями плакучей ивы, заносят раскаленные докрасна камни, а люди садятся внутри и вместе с потом выпускают из себя все плохое. Передают по кругу курительную трубку, омываются травами, говорят важные слова. Во время этой церемонии начинаешь чувствовать себя маленькой, ничтожной частичкой огромного мира.

- А индейцы были знакомы с Вашими фильмами?

- Нет. Я привез два фильма с собой и показал им. Им очень понравилось, и они приняли меня за своего.

- А вы нашли какое-то сходство между настоящими индейцами и индейцами из своих фильмов?

- Это тоже индейцы, но мы все-таки показывали историю, а не сегодняшний день. Сейчас многое изменилось. Но им очень понравилось, что кто-то показал их историю. Они аплодировали после просмотра. Я был очень рад.

- А в Голливуде вы были?

- Нет. В Голливуде не был и не интересуюсь Голливудом. В Германии есть фирма, которая зарабатывает хорошие деньги на моих фильмах. Они делали субтитровый перевод на английский, поэтому думаю, что и в Америке эти фильмы продаются. Но я с них ничего не получаю.

- В одном документальном фильме сказали, что после восстания индейцев в Вундед-Ни ваши фильмы якобы запретили в Америке.

- Не знаю, но думаю, что это утка. Другое дело, что их могли туда не пускать.

- Вы работали в Германии и в социалистическую, и в капиталистическую эпоху. Была ли какая-то принципиальная разница между кинематографом тогда и сейчас?

- При социализме все было плановым. Если планировали снимать фильм, его и снимали. Сейчас существует неопределенность. Сначала планируют что-то снять, потом говорят, что не получится, потом опять, что получится. И так постоянно. Чтобы снять фильм сейчас, нужно получить дотации от государства, без этого никак. Но нет никакой уверенности в том, что ты их получишь.

- А когда вам больше нравилось сниматься: тогда или сейчас?

- Мне очень приятно вспоминать то время. Тогда была очень добрая, хорошая атмосфера, и люди не делились на звезд и не-звезд. Все общались на равных.

- Значит ли это, что социализм вам более симпатичен, чем капитализм?

- Очень жаль, что эту хорошую идею разбили о стену, и сейчас мы имеем этот турбулентный капитализм, когда одни становятся все богаче, а другие - все беднее. Например, многие люди, в том числе у вас в России, думают, что у среднего американца очень высокий социальный стандарт. А на самом деле там много людей, которые живут просто за чертой бедности. Не имея медицинской страховки, социальных выплат и так далее. Им трудно.

- А вы ощущали идеологический контроль со стороны спецслужб? Например, при поездках за рубеж. Были какие-то инструкции, как себя вести?

- Нет, ничего такого не было. Я сам мог решать, как буду себя вести. И куда бы мы ни выезжали на съемки, я везде был самим собой. Таким же, как сейчас. Я бы и не смог иначе.

- А при съемках фильма задавались какие-то рамки, о чем можно снимать, о чем нет? Насколько это было жестко?

- Все эти вопросы решались заранее, на стадии написания сценария. Конечно, в фильмах должна была соблюдаться господствующая идеология. Но в фильмах про индейцев не нужно было ничего придумывать. Мы брали их настоящую историю и показывали ее. Сейчас все знают, какая судьба их постигла. И ничего уже не вернешь. Вину за те преступления, которые были совершены против индейцев, ничем не искупишь. И я очень рад, что поучаствовал в реабилитации их доброго имени. Показав их такими, какими они были на самом деле.

Президент Рузвельт в 1903 году выступал в Конгрессе и сказал: «Мы не можем оставить нашу прекрасную страну на растерзание дикарям». Постойте, чью-чью страну?

Эти завоеватели считали совершенно нормальным вести себя так по отношению к индейцам. И нужно не переписывать историю, а показывать ее такой, какой она была. В противном случае мы так ничему из нее и не научимся.

- Вы много играли в театре. Это было параллельно с Вашей индейской карьерой или началось позже?

- Параллельно, в перерывах между съемками. Тогда же я начал работать на телевидении. В театре я играл роли Спартака, Д’Артаньяна, Робин Гуда. Сыграл индейца в «Пролетая над гнездом кукушки». Там у него большая роль, не как в фильме, пять больших монологов. И спектакль прошел с большим успехом, под овации.

А роль, которая мне особенно понравилась в последнее время – это грек Зорба. Это мюзикл, так что я не только играл, но еще пел и танцевал. Грек Зорба – это такой маленький философ. В каждом его слове – его философия жизни. Это прекрасно.

В этом году в театре под открытым небом играл дворянина времен Тридцатилетней войны. Играл верхом на лошади, прямо на сцене.

- А где Вам больше нравится играть – в театре или в кино? И в чем для Вас главная разница?

- В кино ты играешь перед камерой, а не перед публикой, и результат своей работы видишь только потом, на экране. А в театре чувствуешь атмосферу зала. И получаешь мгновенную оценку за свою игру: овации или гул. И еще в театре ты всегда можешь работать над собой и исправлять свои ошибки, от представления к представлению. В кино же все остается таким, каким было снято, и потом крутится в этом виде годами.

- А вам приходилось слышать гул публики?

- Пока нет (смеется). Я брал только те роли, которые мог сыграть так, чтобы не услышать его.

- А поете вы хорошо?

- В «Зорбе» мне пришлось делать это впервые, и было очень тяжело. Там был целый оркестр с дирижером, все вживую. Когда это слышишь, производит сильное впечатление. Но мне повезло: получилось тренироваться с пианистом, с которым мы отрепетировали все партии заранее. Он был не только хорошим пианистом, но и хорошим педагогом, и сумел снять мой страх. В итоге все прошло отлично.

- Как вы считаете, актеру необходимо актерское образование? Когда вы начинали играть, у вас его не было.

- Я получал свое образование в процессе работы, вместе с опытом. У меня был и преподаватель, частный. Он говорил мне, что я все смогу. Потому что важнее всего – внутреннее ощущение. Если его нет, можно даже не пробовать.

- Какие свои роли вы считаете лучшими? Какие любите больше всего?

- Я люблю все свои роли, но больше всего те, которые требовали от меня полной отдачи. Не существует больших и малых ролей, есть только хорошо и плохо сыгранные.

- Кто лучший режиссер, с которым вы работали? Или лучшие?

- Не могу никого выделить особо, это было бы несправедливо по отношению к остальным. Все они были достойными режиссерами. В двух фильмах – «Апачи» и «Ульзана» – я и сам поработал режиссером. У нас был очень хороший режиссер, он ездил в Монголию, где мы должны были снимать, подготовил там все. Нашел нам огромное стадо лошадей в 1200 голов. Но прямо перед съемками он умер. Фильм отошел к другому режиссеру, который уже снимал два фильма об индейцах до этого. Но у него были проблемы с алкоголем. Поэтому нам с оператором пришлось самим снимать то, что нужно.

- Я слышал, что вы сняли какие-то фильмы для детей?

- Да, это были получасовые фильмы для телевидения. Для меня это был эксперимент, первый самостоятельный режиссерский опыт. Мы много обсуждали с монтажером, как все это сделать. Мне очень понравилось, и я понял, что стоять за камерой – совсем не то же самое, что перед камерой. С тех пор я совершенно по-другому воспринимаю людей, стоящих за камерой.

- Вы прославились в достаточно раннем возрасте, еще до 30. Вас знал весь ГДР.

- Я до сих пор воспринимаю все это как сон. И по-прежнему испытываю огромную благодарность к своим зрителям, которые продолжают дарить мне подарки и говорить массу добрых слов. Но насколько я популярен, судить не мне.

- Я слышал, что больше половины жителей ГДР смотрели ваши фильмы.

- Да, мой первый фильм, «Сыновья Большой Медведицы», посмотрели 10 миллионов из 17-миллионного населения.

- Вы никогда не ощущали груза славы? Когда все хотят к вам подойти, взять автограф и так далее. Говорят, это тяжело.

- Это обратная сторона медали. К этому нужно относиться философски. Приходилось иногда прятаться или смотреть куда-то в сторону, чтобы меня не узнали. Но если уж узнавали, всегда общался с людьми.

- Герои, которых вы играли, повлияли на целое поколение здесь, у нас. В них видели идеал благородства, им старались подражать. Они несли в себе четкий положительный посыл. Как Вы думаете, сейчас такие герои еще нужны? Или теперь настало время других героев?

- Думаю, сейчас герои другие. Таких героев уже не осталось. Хотя они по-прежнему нужны. Но герои, которых я играл, были изначально созданы такими. Даже не важно, сыграл бы их я или кто-то другой. Они были предназначены для того, чтобы им подражали.

- Ну, наверное не у всех бы получилось так, как у вас.

- Слава Богу, что у меня получилось.

- Вы считаете, что искусство должно преследовать воспитательные цели? Ведь сейчас считается, что это не нужно.

- Конечно. Если этого нет, то общество предоставлено само себе. И в итоге все карты достаются в руки тем, кто не очень хочет, чтобы общество достигало успеха. Через СМИ в любом случае оказывается влияние на большие массы людей. Вопрос лишь в том, что это за влияние.

- У нас в России популярен еще один человек из Сербии в области кино, это Эмир Кустурица. Вы с ним знакомы?

- Пока еще не встретились. Хотя мы, конечно, знаем друг о друге. Он ведь учился в Пражской киношколе. Он с большой критикой относится к западному миру, а таких людей всячески выталкивают на обочину. Вы же в курсе, кто сейчас получил Нобелевскую премию по литературе?

- Да, конечно, белорусская писательница Алексиевич.

- Это ведь вопрос чистой политики. Ее поддерживают именно для того, чтобы показать направление, в котором следует двигаться всем. Есть много хороших литераторов, но ее выбрали именно в назидание остальным.

- А как вы считаете, можно ли остановить навязывание людям чужих или ложных ценностей?

- Это моя огромная мечта. Чтобы этого достигнуть, каждый должен делать что-то на своем месте. Может быть, тогда станет меньше людей, которых можно превратить в инструменты для достижения чьих-то целей. И самое важное – это хорошее образование. Если у людей есть образование, у них появляется возможность самостоятельно думать.

- Есть ли что-то, чего вы еще не достигли и чего хотели бы достичь? Какие у Вас цели?

- Я никогда не ставлю перед собой никаких целей. Я жду, когда что-то придет ко мне, и стараюсь сделать с этим лучшее, что могу.