Кинотавр 2015: «Ангелы революции» Алексея Федорченко и «Брат Дэян» Бакура Бакурадзе в дневниках Ильи Миллера

09.06.2015Илья Миллер

Умильный и красочный советский авангард в Сибири плавно перетек в медитативную охоту за военным преступником по просторам Сербии.

Фестиваль стартовал с сильного, звучного триоля. Причем если что и объединяет все 3 показанные картины, то это легкий, но хорошо узнаваемый экспортный оттенок. И если «14+» Андрея Зайцева (о котором THR писал во время премьеры на Берлинале) в силу своей понятной всем и каждому подростковой тематики был принят залом на однозначное «ура», то прием фильмов Федорченко (представленного на фестивале в Риме) и Бакурадзе (показанного в рабочей версии ближе к полуночи и, судя по оговорке на пресс-конференции организаторов фестиваля, готовящемуся к Венеции) был куда более прохладным.

Федорченко совместно с писателем Денисом Осокиным продолжает вспахивать свою фирменную ниву фольклорного колорита коренных народов Сибири – хантов, ненцев, югричей. В «Ангелах революции» ему почти удается зарифмовать их с индейцами из рассказов Фенимора Купера. В роли ковбоев, покоряющих дикий, дикий Восток, выступают шестеро художников, плененных идеями искусства, которое должно служить на благо народу. Но при этом еще и обязано носить бескомпромиссно авангардный характер. Этакие шестеро большевистских супергероев во главе с отважной Полиной Шнайдер (Дарья Екамасова). Зрителям их вдумчиво и витиевато, через флэшбеки представляют первый час экранного времени.

Основная часть действия этого горько-сладкого лубка проходит в 1934 году. Терменвоксы, живопись супрематистов, театральные мистерии-буфф, памятник первому богоборцу Иуде Искариоту (согласно мифу, действительно установленный Троцким в Свияжске 1918 года) и прочий прогрессивный арт пытается прижиться и пустить корни в избах, юртах и степях. Противостоят этому религиозные догмы и тотемные мифы коренных народов.

В мире Федорченко сразу же подкупает качество выделки буквально всего, что попадает в кадр. Любой предмет носит рукодельный характер, охотно притягивает глаз зрителя. Периодически в роли актеров оказываются животные. Собаки, например, парят по бирюзовому заднику неба, шевеля пряничными крыльями. Кошки, олицетворяющие божества северных народностей, гнездятся на сакральных насестах. Ближе к финалу актеров подменяют и вовсе игрушечными фигурками, куклами.

Так и подмывает сравнить «Ангелов революции» с handmade-фильмами Уэса Андерсона. Но мешает этому совершенно уникальная и самостийная интонация, о которой так пекутся создатели. К этой интонации (позволяющей свободно лавировать от китчевой потешности к серьезным художественным заявлениям и даже к трагическим и малоприятным последствиям) зрителю надо привыкнуть. Федорченко и самому предстоит ее отточить до блеска и стремиться к компактности. Иначе, как и в сюжете самого фильма, привлекательность прогресса грозит натолкнуться на айсберг ретроградских зрительских догм.

Бакур Бакурадзе уже своими первыми двумя фильмам зарекомендовал себя совершенно упертым auteur, и навстречу зрителю идти отказывается наотрез. Однако «Брат Дэян» (ранее известный под названием «Генерал») построен на таком потенциально интересном материале, что вся суровость режиссерского подхода идет фильму только на руку.

Фильм снят от лица Дэяна Станича, бывшего замглавнокомандующего Югославской армии, после балканских междоусобиц объявленного в розыск и на протяжении 12 лет вынужденного скрываться от Гаагского суда в сербских деревнях. Станичу уже далеко за 60, он наглухо изолирован от общества и скупо общается лишь с теми немногими, кто помогает ему в его вынужденном затворничестве.

Хотя представлена была рабочая версия фильма, и изменения еще будут внесены, можно уже смело сказать, что на самых главных европейских фестивалях «Брату Дэяну», попади он туда, обеспечено серьезное и пристальное внимание. Сама тема (Бакурадзе придумал историю Станича, услышав в 2011 году в новостях о поимке и передаче в международный суд генерала сербской армии Ратко Младича, объявленного военным преступником) в наше тревожное время будет близка и понятна всем европейским (и восточно-европейским) зрителям.

И фильм, несмотря на всю свою однозначную самцовость и скупость, сконструирован очень изящно, набирая силу по мере своего неспешного движения. Начинаясь как рассказ о глубоко немолодых мужиках, которые молча сидят за столом или прогуливаются по лесам, ближе к финалу «Брат Дэян» оборачивается прямой и явной интригой погони (по аналогии с предыдущим «Охотником» этот можно было бы окрестить «Дичь»), а также гимном антигероям высшего калибра.

Бакурадзе признался перед показом, что снимая в Сербии, очень сложно избежать влияния Кустурицы – потому что его эстетика там повсюду. Но уже минут через 15 начала фильма понимаешь четко, что «Брата Дэяна» не смог бы снять никто, кроме Бакурадзе.