Круглый стол с актрисами Бродвея: Алкогольный запой Хелен Миррен, монашеский образ жизни Кристин Ченоуэт и влияние чеховской «Чайки» на актерскую жизнь Кэри Маллиган

19.10.2015Скотт Файнберг

За круглым столом THR, где собрались также Рут Уилсон («Созвездия»), Кэри Маллиган («Верхний свет»), Кристин Ченоуэт («В двадцатом веке») и Келли О’Хара, прозвучало немало откровенных признаний.

«Я буду сидеть рядом с Хелен Миррен? В это просто невозможно поверить!» — воскликнула бродвейская звезда Чита Ривера («Визит»), когда порог нью-йоркской студии Milk перешагнула оскароносная киноактриса. «Ну а я — рядом с самой Читой Риверой!» — не сдержала ответный восторг Хелен Миррен, которая в прошлом сезоне вновь сыграла Елизавету II, но на сей раз — в театре. За круглым столом THR, где собрались также Рут Уилсон («Созвездия»), Кэри Маллиган («Верхний свет»), Кристин Ченоуэт («В двадцатом веке») и Келли О’Хара, прозвучало немало откровенных признаний. Выяснилось, к примеру, в чем польза женских перчаток и какие роли могут привести тебя в пять утра на скамейку в безлюдный парк.

The Hollywood Reporter: Рут, работа над спектаклем «Созвездия», где вы сыграли в дуэте с Джейком Джилленхолом, началась сразу после съемок первого сезона «Любовников» — одного из лучших сериалов прошлого года, за который вы заслуженно получили статуэтку «Золотого глобуса». Поступившее вам предложение взойти на бродвейскую сцену как-то связано с успехом этого телепроекта?

Рут Уилсон: Не думаю, что здесь есть какая-то связь. Мы знакомы с Майклом (Лонгхерстом, режиссером «Созвездий». — THR), страшно подумать, уже больше тринадцати лет. Мы учились с ним в университете и сделали вместе спектакль по пьесе Артура Миллера «Суровое испытание» — в крошечном ноттингемском театре. А потом расстались на много лет. Не пересекались ни по работе, ни в жизни. И вдруг он объявился и предложил эту роль. А надо сказать, я уже видела постановку «Созвездия» — пару лет назад, в Лондоне. Там играли Рейф Сполл и Салли Хокинс, и спектакль произвел на меня невероятно сильное впечатление — буквально взорвал мой мозг. Поэтому на предложение Майка я согласилась, не раздумывая ни секунды. Такой шанс! Впервые сыграть в современной пьесе, да еще и в дуэте с Джейком.

THR: Ваш спектакль длится всего 70 минут, без антракта. Но осмелюсь предположить, что этот час с хвостиком стал для вас тем еще испытанием…

Уилсон: В нашей постановке 65 сцен! Это кажется просто немыслимым. Причем их длительность варьируется от трех секунд до семи минут. В одной ты, к примеру, должна быть в стельку пьяна. В следующей — максимально серьезна. Каждую репетицию, каждый спектакль я воспринимала как уникальный мастер-класс по актерскому ремеслу.

THR: Что вам помогало переключаться с одной сцены на другую? Ведь приходилось делать это молниеносно, без перерыва и подготовки.

Уилсон: Это было невероятно сложно. Сцены разделяла даже не секунда, а какая-то сотая доля секунды. А еще одна проблема заключалась в том, что некоторые куски диалогов абсолютно идентичны. Мы говорим со сцены одни и те же слова, которые окрашиваются новым смыслом в зависимости от обстоятельств. И если ты хоть на секунду теряешь концентрацию, то все летит к чертям. Иногда мы с Джейком случайно прыгали в финальную сцену пьесы, и приходилось на ощупь искать дорогу назад. (Смеется.) Но я счастлива, что в моей жизни был такой необычный актерский опыт. Ты ведешь диалог не с камерой, а с живыми людьми. Ты чувствуешь их реакцию здесь и сейчас. Видишь, что твоя работа доставляет им наслаждение. Это дорогого стоит.

THR: Кристин, роль Лили Гарланд, которую вы играете в мюзикле «В двадцатом веке», вы назвали самой сложной в своей театральной карьере. Что, в общем, не удивительно. Для этой партии требуется не только широчайший вокальный диапазон, но и комедийный талант…

Кристин Ченоуэт: Но сложность заключалась не только в этом. Во втором акте есть сцена, в которой моя героиня раздумывает над тем, какую будет играть роль — Марии Магдалены или гламурной шлюхи Бабетт. И вот она примеряет на себя то одну маску, то другую. Перевоплощения происходят молниеносно, что само по себе непросто. А вдобавок приходится очень технично петь и не забывать, что это комедия. Так что я прекрасно понимаю, о чем сейчас говорила Рут. Ты не имеешь право расслабиться ни на секунду. Однажды я на мгновение потеряла концентрацию, и…

Чита Ривера: Нет-нет-нет! Только не это! Умоляю, не говори, что ты все запорола…

Ченоуэт: Я растерялась! Я стояла на сцене, чувствуя себя полной дурой. Не знала, что делать, что говорить… Думала, ну все: это либо менопауза, либо во мне внезапно пробудился страх сцены. (Смеется.) Тяжело через это проходить. Ты же хочешь быть лучшей в своем деле, и на меньшее размениваться не готова. Каждая из нас хочет быть лучшей. Тому, чтобы проводить вечера в театре, выступая перед публикой, посвящена вся моя жизнь. В остальном я веду почти что монашеский образ жизни.

THR: А что это за пунктик с перчатками, о котором вы упомянули до того, как мы начали записывать сегодняшний разговор?

Ченоуэт: Ох… Я знаю: все думают, что я больна на всю голову, но я без них не могу. Мысль о том, чтобы пожать кому-нибудь руку голыми руками, приводит меня в ужас. (Смеется.) Перчатки стали частью меня, моей второй кожей — в дамской комнате я могу вымыть их с мылом, как руки.

Хелен Миррен: (Смеется.) Представь себе: Елизавета II делает то же самое! Панически боится подхватить простуду, поэтому носит перчатки всегда и везде.

Ченоуэт: И что? Это ей помогает?

Миррен: Думаю, да. Она простужается крайне редко.

Ченоуэт: Вот видите? Я не псих — я учусь у самой королевы! (Смеется.)

THR: Раз уж речь зашла о королеве, перейдем к спектаклю «Аудитория», в котором вы, Хелен, вновь предстали в образе Елизаветы II. Обычно актеры играют какую-то роль на сцене, а уже потом попадают с ней на большой экран. В вашем случае порядок обратный. Как это вышло?

Миррен: Это совершенно другая история. Абсолютно иной взгляд на королеву и ее жизнь. Здесь больше политики, а показанные события охватывают несколько десятилетий — фактически всю сознательную жизнь Елизаветы II. Но день, когда Питер (Морган, автор пьесы «Аудитория» и сценария к фильму «Королева». — THR) объявил мне, что написал эту пьесу, стал поистине трагическим для меня. (Смеется.) Потому что я знала: мне придется это сделать, придется опять играть ту же роль. А очень этого не хотелось. Мы же все хотим двигаться дальше, а не топтаться на месте.

THR: Но тот факт, что вы уже играли королеву в кино, как-то помог при работе над постановкой? Или же это был совершенно новый опыт?

Миррен: Новый, но не совсем. Дело в том, что, когда я работала над ролью впервые, я ничегошеньки не знала о королеве. Я не шучу. Я всегда говорила: она как Биг-Бен — просто есть. (Смеется.) Я никогда не задумывалась о том, в чем заключается ее работа, как выглядит ее повседневная жизнь. Но перед съемками фильма пришлось во все это вникнуть, и я сделала для себя миллион открытий. Когда началась работа над спектаклем, мне уже не надо было заново выяснять, кто такая Елизавета II. Хотя исследование потребовалось все равно. Если раньше меня интересовала лишь ее жизнь после коронации, то теперь я пыталась понять, какой она была в детстве — с рождения до примерно семнадцати лет.

THR: Молниеносные превращения, о которых мы говорили с Рут и Кристин, присутствуют и в спектакле «Аудитория». В одной сцене вы играете Елизавету II на коронации, в следующей — мы ее видим уже в наши дни. Кажется, что смотришь кино, и в этом месте — монтажная склейка. Зрители и глазом не успевают моргнуть, а вы уже в новом костюме и с совершенно другой прической. Как вам это удается?

Миррен: В театре есть специальные люди — маги и чародеи, которые отвечают как раз за подобные превращения. Ловким движением руки тебе кардинально меняют образ и выгоняют обратно на сцену. В этом как раз безумной сложности не было. Я столкнулась с другой проблемой: с точки зрения структуры «Аудитория» не похожа ни на одну пьесу, в которых я раньше играла. Обычно это выглядит так: есть история, которую ты рассказываешь со сцены. У нее есть начало, середина и конец. Первый, второй и третий акт. Все логично и понятно, даже если это такой сложный материал, как Шекспир, Юджин О'Нил или Жан Расин. В «Аудитории» каждая сцена была отдельной историей. Хронология не соблюдалась принципиально. Мы постоянно скакали во времени, так что я полностью разделяю слова Рут и Кристин о концентрации во время спектакля. Отвлекаться нельзя ни на секунду. Иначе в следующее мгновение ты обнаружишь, что стоишь посреди сцены и понятия не имеешь, чего от тебя хотят.

THR: Чита, ваша театральная карьера началась в семнадцать. То есть на сцене вы играете уже более шестидесяти лет! Интересно: что вам стало даваться легче со временем, а что до сих пор вызывает определенные трудности?

Ривера: Вы не поверите, но для меня нет ничего сложнее, чем выйти на сцену и спокойно стоять. (Смеется.) Я знаю, сколько мне лет, и понимаю, как нелепо это звучит, но факт остается фактом. Я всегда была батарейкой. Всю жизнь танцевала. В детстве меня и девочкой-то никто не считал — я гоняла с ребятами на велосипедах, лазала по деревьям, бегала, прыгала… В общем, ни секунды покоя. Теперь вы понимаете, почему роль в «Визите» далась мне с огромным трудом? Моя героиня — самая богатая женщина в мире, которая приезжает в обнищавший город, чтобы свести старые счеты. Ей не пристало скакать по сцене с криками «Хача, вупи, джаз!» Она спокойна, уравновешенна и почти неподвижна. Еще ни одна роль не давалась мне с таким огромным трудом.

THR: Сложные, глубокие роли требуют от актера полного погружения. После того как занавес опускается, и вы выходите из театра на многолюдную Таймс-сквер, вам удается сразу же выйти из образа?

Кэри Маллиган: У меня с этим никогда проблем не было. Вы знаете, это даже забавно. Довольно долго я работала, руководствуясь лишь инстинктами. Экспериментировала, пробовала разные подходы. Если на съемочной площадке моя героиня должна была плакать, я, к примеру, думала о каких-нибудь жутких вещах, которые могут приключиться с моей семьей. А потом жизнь свела меня с режиссером Яном Риксоном, с которым мы ставили чеховскую «Чайку». И Ян мне сказал: «Тебе никогда не удастся примерить на себя шкуру Нины (Заречной. — THR). Ты никогда не будешь жить в России XIX века, никогда не сбежишь в Москву с известным писателем и никогда не родишь от него ребенка. Чтобы тебе удалась эта роль, ты должна включить фантазию и поселиться в воображаемом мире, продуманном до мелочей». С тех пор я проделываю этот трюк с каждой ролью — и в кино, и в театре. Создаю в своей голове некий мир, окружаю свою героиню выдуманными людьми и воспоминаниями, а себя — какими-то предметами из этого мира. В моей гримерке, на зеркале, висит, к примеру, фотография женщины — такой я представляю себе жену Тома (одного из героев спектакля «Верхний свет». — THR). Она не появляется на сцене (действие пьесы начинается после ее смерти. — THR), но мне важно знать, как она выглядела, чтобы выдуманный мною мир был более достоверным. Но как только я снимаю грим и покидаю сцены театра, я возвращаюсь в реальность. Незамедлительно.

Келли О’Хара: Ого, да это настоящий мастер-класс по актерскому мастерству. Просто класс!

THR: Может быть, и вы, Келли, поделитесь с нами своими актерскими трюками? В спектакле «Король и я» вы умудряетесь не только божественно петь, да еще и с акцентом, но также танцевать в невероятно массивном платье…

О’Хара: Которое весит 45 фунтов… (20,5 кг. — THR).

Ривера: Бог ты мой!

THR: … и управляться на сцене с миллионом детей.

О’Хара: На самом деле все это чистая техника. То, что приходит с опытом. Работая над новым спектаклем, я уже не задумываюсь об этих аспектах. Я думаю о другом: есть ли между мной и моей героиней какие-то точки соприкосновения? В случае с Анной (главной героиней спектакля «Король и я», овдовевшей учительницей, которая приезжает в Бангкок, чтобы воспитывать детей короля Сиама. — THR) эти точки нашлись очень быстро. Во втором акте у нее есть любопытная реплика: «Невероятно, как быстро человек привязывается к тем, кто в нем нуждается». Для Анны это жизненно важно — чувствовать себя нужной. Как мать, как актриса, которая не может жить без контакта с публикой, я прекрасно ее понимаю. Поэтому работать над этой ролью мне было легко. Хотя платье, да, временами казалось тяжеловатым. (Смеется.)

THR: Некоторые поистине великие актеры признавались, что в их жизни случались роли, в которых они теряли самих себя. С вами происходило что-то подобное? Были случаи, когда работа начинала серьезно влиять на вашу реальную жизнь?

Миррен: Много лет назад я играла в театре алкоголичку. Надо сказать, что я не большая поклонница алкогольных напитков, но работа над ролью поначалу не складывалась. Сложно играть человека, которого ты совершенно не понимаешь, и вот я решила, что должна прочувствовать это на себе — должна узнать, какого это каждый вечер быть в стельку пьяной. Я начала пить. Все то время, пока я играла в этом спектакле, я прикладывалась к бутылке. Слава богу, у зрителей не было в ту пору мобильных, и никто не запечатлел, как я выглядела. (Смеется.) Я пила так много, что иногда просыпалась где-нибудь на скамейке в незнакомой части города в пять утра и совершенно не помнила, как я там оказалась.

Маллиган: Ни черта себе! Это был случайно не «Главный подозреваемый» (телесериал 1991 года, в котором Миррен сыграла страдающего алкогольной зависимостью инспектора полиции. — THR)?

Миррен: Нет-нет. Задолго до этого. Речь о спектакле «Зубы и улыбки», который я делала в театре Royal Court… Я начала пить, чтобы понять, почему это занятие доставляет людям несказанное удовольствие. И должна вам сказать: это было действительно круто! (Смеется.) Обалденные ощущения. Никаких забот, никаких проблем — тебе на все и на всех плевать. Но у меня хватило ума понять, что пора с этим завязывать. Больше я не проводила подобные эксперименты.

THR: Какие действия зрителей вас больше всего раздражают во время спектакля?

Ривера: Болтовня.

Маллиган: Комментарии. В первом акте «Верхнего света» я готовлю еду, и всегда, всегда находятся в зале люди, которые делают мне какие-нибудь замечания.

Уилсон: Кашель. Очень сбивает. Мы играли пьесу зимой, и казалось, что в зале простужен каждый второй.

Ченоуэт: Телефоны.

Маллиган: Которые то тут, то там загораются в зале… О да!

Миррен: А меня еще раздражает, когда в конце спектакля, вместо того чтобы хлопать, они достают свои камеры и делают фото. Это так грубо.

THR: И наконец — традиционный финальный вопрос: кем бы вы были, если бы пришлось оставить актерскую карьеру?

Ченоуэт: Судмедэкспертом.

Миррен: Парикмахером.

Уилсон: Археологом. Всегда мечтала покопаться в грязи. (Смеется.)

Маллиган: А я бы работала с пожилыми людьми.

Ривера: Я бы стала учителем танцев.

О’Хара: Хотела бы я тоже сказать, что учителем, но нет: всегда мечтала быть важным боссом. Руководителем какого-нибудь The Food Network. Причем таким, в чьи обязанности входит одно — снимать пробу. (Смеется.)