Ласло Немеш: «„Закат“ — фильм о самоуничтожении»

18.10.2018Редакция THR Russia

Оскароносный режиссер снял историю о жертве интриг в канун Первой мировой войны.

18 октября в прокат выходит новый фильм Ласло Немеша «Закат» — историческая драма, действие которой разворачивается в Будапеште 1913 года. Юная Ирис Лейтер приезжает в столицу Венгрии, чтобы устроиться модисткой в легендарный шляпный магазин, принадлежавший когда-то ее покойным родителям. Новый владелец выгоняет бывшую наследницу, ставшую жертвой жестоких интриг. Ирис отказывается покинуть город и начинает собственное расследование тайн прошлого на темных улицах Будапешта в канун Первой мировой войны.

Мировая премьера «Заката» состоялась на Венецианском кинофестивале, где картина получила приз Международной ассоциации кинокритиков ФИПРЕССИ. Предыдущий фильм Немеша «Сын Саула» получил «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке» и тоже рассказывал о войне — но Второй мировой. Режиссер рассказал в интервью, чем его привлекает тема войны, почему его камера всегда следует за героем и что он считает самой большой угрозой для современного общества.

Это уже второй ваш фильм, и в нем снова используется та же перспектива, камера следует за героем — что так привлекает вас в этом приеме?

Я очень интересуюсь субъективным, личным опытом просмотра, тем, насколько увлекательными могут быть эти ощущения. Конечно, мне интересно и то, как непросто повторить этот опыт в кино. Сегодня фильмы стремятся найти объективную перспективу, при которой камера может оказаться где угодно. Мы отходим от практики работы с реалистичными, повседневными для человека точками зрения.

Поэтому камера следует за каждым шагом Ирис точно так же, как это было с главным героем «Сына Саула».

В обоих фильмах есть техническое сходство: они всегда остаются рядом со своим героем. Словно идя по лабиринту, мы знакомимся с миром вместе с главными героями — поэтому в «Закате» вместе с Ирис мы задаемся вопросом о ее брате: кто он? Что случилось с ним? И кто же тогда я сама? Это личный вопрос, такой же, как и вопрос о том, почему же мы находимся вместе с Ирис на протяжении фильма.

Куда бы героиня не пошла, она получает новую информацию. Иногда этой информации так много, что ее даже трудно понять. Зачем это было сделано?

Я думаю, что с учетом современных достижений в области информационных технологий, постоянного переосмысления прошлого и невероятного количества научных трудов на историческую тему, иногда у нас возникает иллюзия полного понимания этого мира. Мне кажется, что кино тоже может дать людям ощущение этого всезнания — и эта мысль действительно повлияла на разработку сценария, визуального ряда и того, как в картине представлены некоторые вещи. Это в корне новая точка зрения.

Есть ли какие-то параллели между Австро-Венгрией, показанной в вашем фильме, и раздорами в современной Европе?

Сравнения — это ваша, журналистская работа. Да, есть какие-то общие тенденции, но есть и другие сходства с миром 100-летней давности. Это любовь к новым технологиям, уверенность в том, что мы непобедимы, а смерти нет. Сегодня у нас есть виртуальный мир и виртуальный образ самих себя, где мы идеальны — почти как ангелы. Но мы, увы, не ангелы, а этот фильм — о самоуничтожении.

Что вы считаете самой большой угрозой для общества сегодня?

Я думаю, что это абсолютная вера в технологии и, следовательно, зависимость от них; это убивает в нас чувства и желания, ведь технологии — источник мгновенного самоудовлетворения. То же самое происходит и с кинематографом: зритель уже не может отвлечься и полностью погрузиться в происходящее.

В какие-то моменты просмотр фильма был даже немного разочаровывающим.

А это и есть фильм о чувстве разочарования. Признаю, что я виновен в этом, потому что обманутые надежды — это тоже часть процесса, особенно в том мире, где вы меньше всего хотите чувствовать этого и стремитесь к моментальному самоудовлетворению. А я категорически против подобной тенденции.

Как вы можете описать тот творческий путь, по которому от концлагерей Второй мировой войны вы пришли к Будапешту начала 20 века?

У меня был проект, осуществить который я хотел еще до завершения работы над «Сыном Саула», своего рода прото-версия «Заката». После этого я на самом деле хотел вернуться к тому периоду нашей истории, где человечество стояло на перепутье. До того, как случилась Первая мировая война, у нас еще была возможность пойти по совсем другому пути. 100 лет назад наша цивилизация была такой многообещающей, такой утонченной, и все же она выбрала самоуничтожение в кратчайшие сроки, падение с высот цивилизации во тьму. Я хотел снять фильм о той эпохе, хотел, чтобы зрители погрузились в нее вместе с кротким созданием, что ищет брата, о котором она раньше никогда и не слышала. В процессе же она не только узнаёт, кто он, но, что важнее, она понимает, кто она такая.

Мы долго работали над сценарием. Я старался создать не обыкновенный исторический фильм, а настоящее путешествие, которое не просто фиксирует происходящее вокруг, а обращается к личному опыту. Для этого нам предстояло определенным образом проработать сюжет и спланировать сцены так, точно это движение планет. Ирис — одинока, словно планетка, затерянная в космосе, полном других планет и звезд, которая неожиданно для себя сталкивается со светом, тенью и тьмой, окружающими ее. Это, пожалуй, и есть основные элементы.

Люди в «Закате» — это поколение, жившее перед поколением «Сына Саула».

Да, я думал об этом.

Таким образом вы хотели рассказать об эмоциональном наследии, травме, которая передается от одного поколения другому?

Если вглядеться в героев «Сына Саула», то там можно увидеть то же лицо, что и лицо Ирис в «Закате» (Юли Якаб играла роль второго плана в «Сыне Саула» — прим. THR). Возникает яркий контраст: женщина в милой шляпке, принадлежащая миру красоты, и женщина будто с другой планеты. Невольно возникает вопрос: как это могло произойти?

Так вы попытались связать действия одного поколения с поколением предыдущим — как это делал Ханеке в «Белой ленте»?

Мне была очень интересна цивилизация, внутри которой происходит борьба, угрожающая самому ее существованию. Это нельзя контролировать, это не объяснить рационально, это связано с каким-то странным желанием совершить своего рода самоубийство. Эта тайна в самом деле подпитывала мои исследования и мою работу. Вот как я подошел к этому историческому периоду. Многие уже делали это раньше, но каждый — по-своему.

А как вы лично относитесь к этим историям?

Я действительно могу представить, каково это для молодого человека — оказаться затерянным в эпицентре беспорядка. И это не городское столкновение, не война. Это что-то вроде необъяснимой тревоги, беспокойная, странная атмосфера, которую нельзя контролировать или понять. Я думаю, что в кино достаточно легко изобразить определенные исторические события, но человеческая история работает немного не так. Это что-то более незаметное, скрытое под поверхностью. И я хотел дать зрителю почувствовать ту невидимую силу, что на самом деле управляет цивилизацией.

А как нам нужно относиться к тем события 70-ти или 100-летней давности?

Я хотел снять этот фильм как раз по той причине, что история уже кажется нам такой далекой и… неправильной. Нам кажется, что мы понимаем ее, что мы имеем полное право ее понимать, однако я думаю, что мы не имеем полной картины происходившего. И дело даже не в тысячах научных исследований — их понять мы можем. Просто дело в психологии, в душе человека — а это та часть истории, разобраться в которой невозможно, и поэтому она все равно останется для нас загадкой. Не потому, что нам не хватает фактов — это просто не представляется логичным, вот и всё.

Что вы имеете в виду?

Почему, например, цивилизация уничтожила сама себя? Это одновременно историческая, метафизическая и кинематографическая точка зрения сразу, если так угодно. И кино способно на такие вещи. Иногда приходится меньше сосредотачиваться на исторических фактах и обращать больше внимания на создание именно зрительного опыта.

Иногда «Закат» казался кошмаром, так же, как и «Сын Саула».

В чем-то он похож на сон, может быть, на видение. Так не задумывалось с самого начала, но после я обнаружил, что мы так близки к главной героине, что просто должны прочувствовать окружающий мир вместе с ней, а для этого должны отказаться от всех условностей, предпосылок, предрасположенностей, дать фильму увлечь нас за собой. Это доверие к зрителю, и в то же время одна из задач, которые ставит перед ним зритель.

Очень запоминается стилизация, к которой вы прибегаете при работе со звуком. Одинаково слышно, как говорят все люди в кадре, вне зависимости от того, где они находятся.

Мы хотели, чтобы этот мир привел зрителя в смятение: почти загипнотизировать его, как уже загипнотизирована главная героиня — и остается только оттолкнуться, перестать себя контролировать. В кино сейчас есть еще одна тенденция: успокаивать публику, держать ее на дистанции, дать ей понять, что все под контролем. Но что будет, если я отниму у зрителей эту свободу, эту дистанцию, это спокойствие? В некотором роде, я оставлю им возможность свободы, но вот свободу власти я у них заберу. Это очень интересный разговор о том, насколько мы доверяем аудитории и насколько мы хотим сделать её опыт личным. А я не хочу лишать зрителей этого. Ведь по-настоящему значимый опыт мы получаем не когда пытаемся осмыслить увиденное, а когда чувствуем эту атмосферу, погружаемся в эту ситуацию, пусть даже ничего и не понимая. Да, все равно это требует от зрителя определенного интеллектуального подхода. Но ему точно не нужно пытаться дать всему происходящему объяснение. Если подходить ко всему рационально, то можно потеряться и впасть в панику. Ведь мы просто не можем понять все, что происходит в нашей жизни. Жизнь и искусство очень тесно связаны. Это не что иное, как целый мир, в который мы можем сбежать из мира повседневного. Это очень похоже на попытку погрузиться в самих себя — не сбежать от впечатлений, а наоборот, окунуться в их водоворот. А кино сегодня находится в панике: мы не знаем, как перестать терять аудиторию. Поэтому приходится показывать им каждый шаг, учить их как надо думать.  

Ваш ответ как раз подводит к последнему вопросу: как вы относитесь к комментариям о том, что повествование в «Закате» совершенно сбивает с толку?

Так и было задумано. Смятение и чувство разочарования — это тоже часть процесса. Да, это фильм о девушке, которая ищет своего брата и пытается выяснить, действительно ли окружающий ее мир хорош или плох. Но также это фильм-доппельгангер. Если вы принимаете это условие, то вам и не нужно ничего больше понимать. Есть разные интерпретации. Не нужно понимать — вот главная подсказка. Даже подсказки могут быть ошибочными, а это совсем другой способ повествования, и этот факт нужно просто принять. Я думаю, что кино должно снова доказать, что изобретательность — часть его генетического кода, а для этого нужно брать новые высоты, открывать новые возможности, а не повторять одни и те же фильмы снова и снова. И для этого нам нужно искать, экспериментировать, бросаться навстречу новым приключениям.