Вера в справедливость – это слабость

12.11.2013Кирилл Алехин

Роман десятилетия наконец на экране. Неудивительно, что фильм «Географ глобус пропил» уже на этапе создания вызвал неподдельный интерес и у поклонников литературного первоисточника,
и у фанатов творчества Александра Велединского — именно автору жестких и бескомпромиссных кинодрам предложили снять историю рефлексирующего «маленького человека» из Перми. THR узнал, что привлекло режиссера в бестселлере Алексея Иванова и как изменился герой в экранной версии.

— В романе «Географ глобус пропил» мало действия и масса рефлексий — это не тот материал, за который хватаются режиссеры. Что вас в нем зацепило?

— На тот момент это была единственная книга Алексея Иванова, которую я не читал. Люблю «Сердце Пармы» и «Золото бунта», а «Географ» прошел мимо меня — вот так почему-то получилось. И тут мне позвонил Валерий Тодоровский, он сначала сам собирался снимать этот фильм: «Читал «Географа»? Нет? Прочитай и скажи: возьмешься?» Я тут же купил книжку и вечером перезвонил Валере: «Да, конечно, это надо делать».

— Без сомнений?

— Страшно бывает только в первые минуты. Потом начинаешь делать — и вот ты уже завязан на каких-то людей, которые стоят вокруг и спрашивают: «А что дальше? Что дальше? Что дальше?» И ты должен работать. Экранизация всегда немножко проще, чем оригинальный сценарий, потому что у тебя есть опора. Я вольно обращаюсь с литературой, построчные адаптации мне не очень нравятся, поэтому я сразу понял, что нужно отойти от точного следования сюжету. Книга замечательная, но в ней, например, есть специфический литературный ход: начиная с третьей части автор переходит с повествования от третьего лица на рассказ от первого. Я даже пытался перетащить это на экран и записал закадровые монологи для Константина Хабенского... А потом понял: они не нужны, и без них все внятно получается.

— В книге географу Служкину около тридцати лет, он довольно молодой еще человек, а у вас вдруг 40-летний Хабенский.


— Были мысли об актере «более моложе», но мы сразу их с Валерой отмели. Почему? Если снять в главной роли Петю Федорова, Леню Бичевина, будет ход а-ля Голливуд. В такого героя влюбился бы весь класс, все девчонки, а нужна была только одна, которая вдруг прониклась к такому вот нелепому мужчине существенно старше себя. Двадцать лет — это уже разница. Моим первым предложением было перенести все в наше время, потом мы увеличили возраст героя, а затем и его учеников — с 14 до 16 лет. С Алексеем Ивановым посоветовались. Он сказал: «Это ваше дело, ваш фильм, я продал права», — и спасибо ему, что не диктовал условия, и мы могли себя чувствовать совершенно свободно.

— Роман — про человека симпатичного, но безобидного, бесхребетного, маленького. А в фильме Служкин — обаятельный, веселый мужик, который из неких морально-этических соображений отказывается от радостей и соблазнов. Или мне показалось?

— Не показалось. Просто все от любви происходит. Если я люблю этого персонажа, если актер его любит, то мы ищем эти вот детали его характера и транслируем нашу любовь зрителю. Служкин и в книге не казался мне бесхребетным. Иногда он был противен — это да. Прятался за своим шутовством. Но Иванов точно его описал: «Служкин не умеет отвечать на подлость подлостью. Его природа — на подлость отвечать свинством, то есть напиваться». Он не может сказать женщине впрямую: «Я тебя не хочу», сказать ей такое — значит убить. Поэтому он делает вид, что надирается.

— То есть ваш Служкин — это зеркало происходящего, например, в Москве, где новая интеллигенция на общее свинство мира отвечает пьянством в «Жан-Жаке»?

— Не знаю конкретно про «Жан-Жак» — я вообще больше не пью, но суть такая, да. Почему Ленин называл интеллигенцию гнилой? Если ты не хочешь в чем-то участвовать, то пытаешься устраниться. Вопрос — как. Кто-то эмигрирует, а кто-то живет вот так — потому что любит место, где родился, людей, которые рядом. Но существует как Обломов: не совершать зла — уже добро. Служкин — человек того же типа. Он многое делает своим бездействием. Никогда не ропщет, никого не судит, и он милосерден — всех прощает и воспринимает людей такими, какие они есть. Не воспитывая никак детей, ничему их не уча — научил.

— Герои романа сталкиваются с разными гранями российской действительности — там есть и агрессивная пьянь, и заброшенный трудовой лагерь. Почему вы от всего этого отказались?

— Из-за формата. Все это не втиснуть в картину — надо было бы снимать сериал. Да и фильму этого не надо. Половина сюжета разворачивается в городе — все вокруг создано руками человека. Потом школьники идут в поход: река, берега, скалы — все вокруг создано Богом. Идут со странным этим учителем, отрываются от действительности — Интернета, мобильников, телевизоров... Мы тогда наснимали массу невероятно красивых кадров, которые я потом безжалостно выбросил, чтобы не превратить фильм в передачу канала Discovery.

— Знаю, что с продюсерами картины вы за руку не здороваетесь, потому что есть две версии фильма — режиссерская и продюсерская.


— Так случилось, что я закончил монтаж, Тодоровский попросил меня срочно подхватить еще одну горящую картину, я в это дело впрыгнул, уехал на два месяца на съемки... А вернувшись, узнал, что за моей спиной вырезано 15 минут фильма! Пропала важная сцена с пельменями: поговорили о смысле жизни — и тут же в койку... Это же очень по-русски! У меня был такой товарищ, который мог читать-цитировать каких-то святых православных, потом захлопывал книжку и говорил: «Ну что, по блядям?» Вот мы такие и есть в России! Вырезали и другие куски — не сюжетообразующие, но смыслообразующие. Убрали суть фильма! Якобы по требованию прокатчиков, что оказалось полным враньем — ничего они не требовали. Мне сказали, что «Кинотавру» показали две версии «Географа» — и фестиваль выбрал короткую. Я позвонил программному директору Ситоре Алиевой: «Нет, я видела только одну...» Все было сделано за спиной — одним из трех продюсеров. К другим у меня вопросов нет.

— Ну и раз уж зашла речь о борьбе за то, что считаете правильным... Вы об этом, возможно, думали: почему сегодня милосердие стало синонимом слабости?

— Милосердие — это высшее проявление силы. Абсолютно точно! Вот вера в справедливость — это слабость: справедливости нет, не было и не будет никогда. Я так думаю, так стараюсь жить, и Служкин так живет. Наверное, и Костя Хабенский так живет. Я вообще снимаю кино не для того, чтобы высказаться или кого-то ошарашить, я пытаюсь разобраться в жизни сам. И в Служкине. Я — ученый: иду, снимаю кино на ощупь и проверяю свои мысли.