Круглый стол THR с актрисами из сериалов: «Так круто, когда есть возможность творчески влиять на то, что делает твой персонаж!»

10.07.2018Lacey Rose

Клер Фой о справедливых зарплатах, Элизабет Мосс о праве голоса и влиянии, Тэнди Ньютон об обнаженных мужчинах, Сандра О об арсенале сексуальности, Мэгги Джилленхол об оргазме на ТВ, Анджела Бассетт о желании работать — на нашем круглом столе.

Деньги и секс — неожиданные темы для очередного разговора за круглым столом THR, за которым на этот раз собрались актрисы лучших драматических сериалов сезона. Участницы беседы прошлись по вопросу справедливых и равных зарплат, рассказали о съемке постельных сцен и связанных с ними противоречивых ощущениях. А также объяснили, какие строчки в контракте помогут прикрыть нежелательную наготу.

Тема равных гонораров, не зависящих от пола артиста, — одна из самых острых в Голливуде. Клер Фой (34 года), которая играет королеву Елизавету в сериале «Корона» (Netflix), почувствовала всю несправедливость этой практики, когда узнала, что в течение двух сезонов получала меньше, чем ее коллега Мэтт Смит. Разразившийся скандал и поспешные поправки к контрактам актрис принесли неожиданное повышение зарплаты двум другим участницам нашего разговора — Тэнди Ньютон (45 лет) из сериала «Мир Дикого Запада» (HBO) и Мэгги Джилленхол (40 лет) из шоу «Двойка» (HBO). Но женщины вспомнили и о другой несправедливости — отношении к ним как к сексуальным объектам и о том, что актриса не всегда может контролировать то, какая часть ее обнаженного тела окажется на экране. Сандра О (46 лет) из хита «Убивая Еву» (BBC America) и Анджела Бассетт (59 лет) из «911 служба спасения» (FOX) рассказали о своем видении этих проблем. А Элизабет Мосс (35 лет), уже получившая за роль в «Рассказе служанки» (Hulu) «Золотой глобус» и «Эмми», посоветовала актрисам брать на себя полномочия продюсеров.

The Hollywood Reporter: Клер, вас втянули в дискуссию о равной оплате труда, когда выяснилось, что у вашего партнера по сериалу «Корона» оклад больше.

Клер Фой: Ну вот, опять началось… (Смеются.)

THR: А вы сами были в курсе до того, как об этом узнал весь мир? Что вы почувствовали, оказавшись в самом центре дискуссии?

Фой: Ну, могла промолчать или сказать: «Ничего не знаю, я робот». Я была частью прекрасного сериала, горжусь этой работой и всем благодарна, но это не значит, что у меня нет мнения об этой проблеме. И были подозрения, конечно.

Тэнди Ньютон: Твои подозрения и стали началом всех этих разговоров?

Фой: Нет, нет, нет. Продюсеры сами заговорили об этом примерно в таком ключе: «Ну теперь все будет хорошо. Мы два сезона платили тебе меньше, чем твоему партнеру, но с этой практикой покончено».

Сандра О: Ой!

Ньютон: После того, что произошло с Клер, у нас на HBO теперь тоже мужчинам и женщинам за одну и ту же работу платят одинаково. Это революция.

Мэгги Джилленхол: Да, это правда. Разговоров и раньше было много, а толку ноль. Но после этой истории еду я как-то в Бруклин и прямо на мосту из звонка по телефону узнаю, что зарплата у меня теперь выше, чем были мои самые смелые ожидания. Первая мысль: «Чем я заслужила этот выигрыш в лотерею?» Но на самом деле мы просто привыкли к несправедливости до такой степени, что уже не ждали равных с коллегами-мужчинами гонораров.

THR: Вопрос к тем, кто на своих проектах еще работает и сопродюсерами. Теперь вы чувствуете больше полномочий или необходимость поднимать вопрос о равной оплате?

Анджела Бассетт: Ну, может быть, я ощущаю больше возможностей для этого, правда, мне всегда важно желание работать. То есть хочется и денег получать по справедливости, но если не знаешь, кто сколько зарабатывает, то боишься запросить неадекватный гонорар и в результате роль потерять.

Ньютон: И это всегда использовали против нас.

Бассетт: Да, тебе говорят: «Если откажешься, найдем кого-то другого».

Ньютон: Но можно сразу отказаться, и тебя тут же попросят «подумать еще». Я всегда такой тактикой пользовалась.

Бассетт: Ты молодец! (Аплодирует.)

Элизабет Мосс: Когда ты — звезда проекта и его лицо и на тебе и твоем труде много людей зарабатывает кучу денег, это ставит тебя в привилегированное положение. Причем не только в финансовом плане: появляется возможность вставить свое слово и получить некоторый творческий контроль. 

Джилленхол: Я попросила себе продюсерские полномочия, потому что никогда еще не работала на таких проектах, где по 10 сценариев на сезон и все продолжается три года. К тому же я играю работницу секс-индустрии и, конечно, приходится на экране оголяться все время. Так что для меня было важно иметь право голоса на площадке.

THR: Мэгги, для чего вы использовали продюсерский пост?

Джилленхол: Например, у нас история о проституции, там много секса за деньги и, конечно, много фальшивых оргазмов. Их, разумеется, никто не называет фальшивыми, просто в сериале экранные половые акты между клиентом и секс-работницей обычно заканчиваются такими характерными криками. Я сказала нашему шоураннеру Дэвиду Саймону: «Мне кажется, надо показать настоящий женский оргазм, чтобы зритель заметил контраст и понял, что остальные — просто игра. Так мы высветим и мизогинию, и сущность такой работы, и прочее». Сначала он сделал вид, что поперхнулся водой. Но позже Дэвид написал сцену, в которой моя героиня не на работе спит с парнем, который ей не безразличен. Причем с ним оргазма она не испытала и доводит до него себя сама.

Ньютон: Прекрасно.

Джилленхол: Я решила, что это должен быть самый реалистичный оргазм на свете — секунд за 30, очень тихий, только для нее. В общем, удалось сделать это на TV, хотя, играя такое, чувствуешь себя намного уязвимее, чем изображая стандартное громкое завывание.

О: Так круто, когда есть возможность творчески влиять на то, что делает твой персонаж!

Джилленхол: А потом я смотрела материалы, и оказалось, что оргазм вырезали.

Все: Нет! (Смеются.)

Джилленхол: Я написала целый трактат по электронной почте, потом встала в 6 утра, чтобы удостовериться, что его прочитали. Когда приехала на площадку, первый мой вопрос был: «Где оргазм?» Еще раз объяснила всем, почему он необходим, и в итоге его включили в окончательный вариант.

Бассетт: Ты сражалась за него!

О: Фантастика! Ты победила!

Мосс: Ох уж эти трактаты по электронке, было дело. (Смеются.)

THR: А от каких ролей вы обычно хотите отказаться?

Ньютон: Да, господи, примерно от 95% из того, что предлагают.

THR: Вы легко говорите «нет»?

Ньютон: Сначала смотришь, как персонаж описан в сценарии. Много лет мне звонили и говорили: «Тэнди, они хотят эту роль сделать более экзотичной, так что радуйся» или персонажа делали «этническим». И приходилось сильно себя сдерживать, потому что все это ужасно оскорбительно, но мне нужна была работа. Потом читаешь сценарий и думаешь, как можно трансформировать эту роль, чтобы она не была такой объективирующей. Я кучу времени тратила, пытаясь дать этим героиням глубину. Обычно, ну, точнее — всегда, эти сценарии пишут мужчины и приходится еще бороться с демонизацией таких женщин, а в итоге просто недостаточно экранного времени, чтобы сделать их более человеческими. И я поняла, что мне нужно преодолевать первичное болезненное унижение, когда я вижу, как мужчины-сценаристы объективируют женских персонажей, будь то ее «экзотичность», этническая принадлежность или описание: «Она появилась. Она была красива и выглядела сексуально, не показывая ничего лишнего».

Фой: Господи, какая жуть. (Смеются.)

Ньютон: Ну или когда ты приезжаешь на фотосъемку и читаешь: «Концепция образа: сильная, властная, сексуальная». Как только я дохожу до «сексуальной», у меня сразу вопрос: «Вот обязательно быть сексуальной, чтобы выглядеть сильной?» Надо докапываться до таких описаний, потому что у них могут быть реальные последствия. У меня дочери растут. Мне не нужно, чтобы они думали, будто обязательно должны быть сексуальными, если хотят выглядеть сильными.

Бассетт: Ты, по крайней мере, поднимаешь эти темы. Если вижу что-то оскорбительное или то, что мне не нравится, я просто отказываюсь: «Это не мое, может, подойдет кому-то другому».

Ньютон: Но у нас есть влияние, мы можем помочь людям увидеть, в чем они неправы, потому что чаще всего они представления не имеют об этом. Все же видели статистику, какое невероятное количество мужчин пишет наши роли. А как они могут встать на наше место? Или понять наши чувства? У нас есть возможность это изменить.

Джилленхол: Я работала с мужчинами, которые искренне пытались понять женщин. Полностью воспринять наш опыт они не могли, но все равно хотели его для себя открыть, а я им помогала.

Ньютон: Да, точно. Хотя немного страшно быть той, кто говорит: «Погодите, ребята, может, лучше так попробуем сделать?»

Джилленхол: Наша «Двойка» на самом деле вот о чем: секс как повод к интересной дискуссии. И когда я сейчас оглядываюсь на свою карьеру, то вижу, что в моих ролях постельные сцены и сексуальность — это способ привлечь внимание зрителей: «Теперь вы слушаете? А я на самом деле вот о чем хотела поговорить». Мне это было доступно, и я это использовала.

Ньютон: Но одно дело, когда ты можешь контролировать процесс и убавлять или прибавлять, сколько сексуальности хочешь использовать в роли. Меня беспокоит, что молодежь приходит в индустрию и их подталкивают использовать свою физическую привлекательность, а они еще не поняли до конца, хотят этого или нет.

Джилленхол: Но разве мы не все через это прошли?

Бассетт: Мм… нет. (Смеются.) Меня не просили и не подталкивали использовать сексуальность в моей карьере.

Джилленхол: Правда?

Бассетт: Возможно, потому, что я черная.

Джилленхол: Гм.

Ньютон: Почему, интересно.

О: И мне не предлагали работу, где в основе был чпок-чпок (делает характерные движения телом). Как бы это ни было прекрасно. (Смеются.)

Фой: Это интересно, но настораживает.

О: Но для тех, у кого сексуальность не главный инструмент в арсенале, это еще и сложно. Возникает много противоречивых чувств, когда в тебе не заинтересованы в этом смысле. И поняла только сейчас, что в те моменты, когда чувствовала себя выброшенной, невидимой, я на самом деле была защищена.

Ньютон: Как?

Фой: Если люди тебя так не воспринимают, тебе не присылают соответствующих ролей?

О: Я скорее о компромиссах. Не попадала в ситуации, где мне надо было идти на уступки в этом направлении.

Фой: Меня больше всего бесит, что у всех в голове только одна идея, что такое сексуально. Я сейчас делаю все больше фотосъемок для журналов, и от меня ждут примерно одного и того же…

THR: Чего, например?

Фой: Вот. (Позирует.)

Ньютон: Да, да, да. Формат «сексапильная штучка». (Смеются.)

Фой: А я не могу быть сексуальной как кто-то еще. И не понимаю, зачем мне это, и не знаю, могу ли я это как-то в себе усилить.

THR: Как меняются разговоры на площадке, когда в сериале появляется больше обнаженных мужчин?

Джилленхол: У нас тут было недавно — перед группой положили три бутафорских пениса, чтобы мы решили, какому мужчине какой лучше подойдет.

О: Ничего себе!

THR: А каково чувствовать себя той, кто всегда оголяется?

Джилленхол: Мне это не с чем сравнить! (Смеются.)

Ньютон: А мне есть. В первой серии нового сезона Саймон Куотерман снимался совершенно голым и был в ужасе. И никакой бутафории у нас нет. Но он решился на съемку. Видеть и понимать, каким он себя чувствует уязвимым… «Мир Дикого Запада» я люблю за то, что он показывает беззащитность обнаженного человека, и когда вы видите кого-то голым не в сексуальном контексте, смотреть вам уже не хочется.

Все: Да, да.

Ньютон: Но поэтому я и решила играть в этом сериале. Раньше меня превращали в вещь. Режиссеры мне врали, когда я снималась голой, что кадр будет от груди и выше, а на деле показывали мое тело целиком. Много всякого со мной на работе происходило. Но я сказала продюсерам «Мира Дикого Запада», что готова сниматься совершенно обнаженной 75% экранного времени, потому что контекст не сексуальный, и в этом сила проекта. Да и трогательно видеть напуганного раздетого мужчину, когда мы рядом с Эван Рэйчел Вуд, уже привыкшие ко всему, сидим голые и спокойно болтаем. Парни теперь понимают, что это реально трудно. Кстати, они сильнее нас переживают о том, как выглядят в кадре их тела: «Я боюсь, что плохо выгляжу сзади, можете затемнить внизу и здесь?» А наша реакция обычно: «Ты серьезно?» (Смеются.)

THR: В каких случаях вы как продюсеры вмешиваетесь в креативные решения, чтобы донести женскую точку зрения?

Мосс: На съемках «Рассказа служанки» удивительно творческая атмосфера, для меня это редкость. Я единственная женщина-продюсер и ко мне прислушиваются — у меня есть точка зрения, которой у мужчин быть не может, и все это ценят. То, что тебя и твое видение уважают, должно быть нормой, а не чудом. А если говорить об обнаженке, то мне повезло — пять лет назад я работала с Джейн Кэмпион (сериал «Вершина озера», — THR). Там была моя первая съемка голой, и режиссер дала мне полномочия по 100-процентному согласованию, хотя я не просила.

Ньютон: Удивительно.

Мосс: Я даже отнекивалась, а она меня практически заставила.

Джилленхол: У меня это в контракте тоже есть.

Мосс: У всех должно быть.

THR: Что значат полномочия по 100-процентному согласованию обнаженных сцен?

Мосс: Я смотрю все материалы и могу сказать: «Вот это вы не можете использовать».

Джилленхол: И это вместо предварительных договоренностей, которые мне кажутся ужасно странными, например: «Вы можете показать мой правый сосок, но не это (указывает на свой зад)…»

Мосс: Да, вместо этого вы смотрите сцены и просто говорите, что вам нравится, а что нет.

Джилленхол: Часто снимаюсь голой и уже 15 лет назад включила это требование, но пока ни одного кадра не выкинула.

Мосс: Это необходимость, у меня такая строчка теперь везде. Никто не может ничего послать в эфир без согласования со мной.

Ньютон: Эх, знала бы я об этом раньше. Вот поэтому и нужны такие разговоры!