Бенедикт Камбербатч: «Мир давно превратился в большую деревню»

31.01.2015Марина Очаковская

Неожиданно став главной британской звездой, Камбербатч, сыгравший главную роль в драме «Игра в имитацию», продолжает доказывать, что его успех — не случайность! THR встретился с Бенедиктом и выяснил, почему его новая работа так удивила критиков.

Этот материал был опубликован в февральском номере «The Hollywood Reporter – Российское издание».

— Бенедикт, вы не задавались вопросом: как так случилось, что заслуги Алана Тьюринга, которого вы играете, много лет были неизвестны народу?

— После работы над ролью математического гения я стал строже относиться к определениям. Что считать народом? Специалистам он был очень даже известен, и не только шифрами (Тьюринг во время Второй мировой войны работал в британской Правительственной школе кодов и шифров, разрабатывая методы взлома кодов вражеских стран. — THR), — современные компьютеры построены на принципах, которые разработал именно Тьюринг. А широкие массы наукой в принципе мало интересуются. Спросите на улице, кого из ученых они знают. Ответят — Эйнштейна. Возможно, кто-то припомнит Стивена Хокинга.

— …которого десять лет назад вы тоже успели сы­грать.

— Да это неважно. Важно другое: Эйнштейн и Хокинг — это все, что хочет знать о науке народ. Поэтому трудно ожидать, что какой-то ученый станет всемирно известной фигурой. Но в «Игре в имитацию» мы вовсе не исследуем психологию научного творчества — мы рассказываем о человеке, который во многом определил исход Второй мировой войны.

— Мне кажется, что многие жители Америки, Рос­сии и даже Франции захотят поспорить с этим утверждением. Они назовут десятки своих сооте­чественников, переломивших, в их представлении, ход войны.

— И это абсолютно нормально. Любая страна вписывает мировую историю в свой пейзаж, и прав, очевидно, каждый. Я британец, поэтому сужу так, а не иначе. Более того, у меня есть личная, если хотите, духовная связь с мистером Тьюрингом: если бы он не взломал те шифры, мой собственный дед — командир подводной лодки Генри Карлтон Камбербатч — никогда бы не вернулся к своей семье. А значит, мой отец, которому было в ту пору два года, остался бы сиротой, и одному Богу известно, как бы сложилась жизнь следующих поколений. Моя в том числе.

— Вы разговаривали об этом со своим дедом?

— Я не знал его — он умер за десять лет до моего рождения. Но это чувство личной связи с героем очень помогло мне в создании образа. Я абсолютно убежден, что Тьюринг должен стать более известной фигурой и что его могучим интеллектом должны гордиться не только британцы, но и все человечество. Эта убежденность стала сильным импульсом в работе над ролью.

— Эта работа включала изучение математики?

— Упаси Боже! (Смеется.) Математика мне не по силам! Признаюсь вам, что я даже квадратное уравнение решить не смогу. Я чистый гуманитарий. Мои исследования сосредоточены в области психологии. Для моей деятельности этого пока что хватало.

— А есть, по-вашему, что-то общее у Тьюринга со знаменитым сыщиком Шерлоком Холмсом, вашей фирменной ролью, и Джулианом Ассанжем, которого вы сыграли в «Пятой власти»?

— Серьезный вопрос… Дайте подумать... Эстетически, наверное, очень мало. Не вижу сходства ни в жестах, ни в речи. Объединяет их кое-что гораздо более важное: все трое захвачены целью, которая затмевает для них абсолютно все. Эта одержимость заставляет их отрешиться от условностей и двигаться к решению своей задачи, невзирая на обстоятельства. Окружающие считают их эксцентриками, но внутри они очень даже гармоничные люди. Для создания этих образов мне требовалось прежде всего найти этот внутренний баланс.

— То, что «Игра в имитацию» — не первый художественный фильм об Алане Тьюринге, помогало вам в работе?

— Вы имеете в виду «Энигму» Майкла Аптеда?

— Том Стоппард сочинил для этой картины такую лихую историю.

— Вот именно что сочинил. Беда была в том, что эта история не имела никакого отношения к реальности, а главный герой — к Тьюрингу. У них получился захватывающий приключенческий фильм, который я с удовольствием посмотрел. Но мне как актеру он ровным счетом ничего не дал. Поэтому ответ: нет, не помогло. Но и не помешало. Мне нужно было строить образ практически с нуля, разыскивая в воспоминаниях современников страницы, на которых упоминался Тьюринг. В одном месте было указано, что он слушал, наклоняя голову. В другом — что думал, отбрасывая волосы назад. В третьем — что ходил, чуть-чуть выдвигая плечо. Вот так, черточка за черточкой, жест за жестом, мне приходилось создавать этот образ. Я мог рассчитывать лишь на себя и режиссера Мортена Тильдума. Но когда две племянницы Тьюринга — единственные родственницы, видевшие его при жизни, — хором заявили, что помнят дядю именно таким, я понял, что оно того стоило.

— Кира Найтли сказала, что во время съемок картины не было возможности для импровизации.

— Все верно. Но у нас была счастливая, редчайшая возможность досконально продумывать каждую сцену. В Голливуде это неслыханное дело, но мы, европейцы, привыкли именно к такому подходу: долгие репетиции, обсуждения, исследования.

— Режиссер фильма — норвежец, главные роли исполняют англичане, но проект объявлен американо-британским. Не находите это странным?

— Мир давно превратился в большую деревню, границы — условность. Вспомните хотя бы недавно прогремевшую «Гравитацию». Продюсеры были британцы, главные роли исполнили американцы, а режиссером стал мексиканец Альфонсо Куарон, который, между прочим, снял в Англии и один из фильмов о Гарри Поттере. Ну и какой же стране должна принадлежать слава «Гравитации»? То же самое происходит в известной степени и с нашей картиной. И будет происходить с другими все чаще и чаще. Не забыть бы, кем ты являешься сам, — уже хорошо. (Улыбается.)

— Вы пока еще не забыли?

— Я — нет. Я британец, им и умру. Но, работая над ролью Тьюринга, я отчетливо увидел, как сильно изменилась Англия и англичане за прошедшие годы. Казалось бы, что такое шестьдесят или даже семьдесят лет в масштабе истории? Изменения тем не менее колоссальные.

— Они заметны даже со стороны. Бернард Шоу в «Пигмалионе» провозгласил, что человек — это язык, на котором он разговаривает. А английский язык меняется на глазах.

— И очень заметно. Тьюринг разговаривал очень быстро и очень четко — так говорили все выпускники Оксфорда и Кембриджа. А потом стирание социальных граней привело к тому, что язык стал расплываться, а потом подвергся влиянию иммигрантов. Я не говорю, что он стал хуже, но то, что он стал другим, — это факт. И привычки у нас иные, и поведение. Герои, которых играли мои родители (актеры Тимоти Карлтон и Ванда Вентхам. — THR), колоссально отличаются от моих персонажей.

— Вам вместе с родителями играть не приходилось?

— Однажды. В «Шерлоке». Они играли родителей Холмса. Получается, что я дважды их сын. (Смеется.)

— То, что ваши родители — актеры, повлияло на ваш выбор этой профессии?

— Бог его знает. У меня это получилось как-то очень естественно: никакого волшебства кулис, никакой погони за славой в моей жизни не было. Хотя нет — однажды в детстве меня перенесли через сцену, и яркий свет ослепил меня. За кулисами в это время стоял фокусник, репетировавший волшебные трюки, и мне это очень понравилось. Но... вряд ли это сильно на меня повлияло. Просто однажды, без всякой внутренней драмы, я обнаружил, что хочу быть только актером. Если бы родители занимались иным делом, я бы, возможно, пришел к сцене через страдания, через ломку. А возможно, пришел бы к чему-то еще. Так же плавно, естественно и органично.

— Кстати, о волшебстве кулис… А как складываются ваши отношения с театром?

— О, я его обожаю, и, надеюсь, это взаимно. (Улыбается.) Скажу по секрету, я готовлю роль, о которой мечтает каждый актер. Еще немного… и я стану Гамлетом.

«Игра в имитацию» (The Imitation Game) / Великобритания-США, 114 мин. Режиссер: Мортен Тильдум. В ролях: Бенедикт Камбербэтч, Кира Найтли, Мэттью Гуд, Рори Киннер, Аллен Лич, Мэттью Бирд, Чарльз Дэнс, Марк Стронг, Джеймс Норткот, Том Гудман-Хилл. В прокате с 5 февраля («Централ партнершип Classic»)