THR: Бен, вам удалось выведать у Гаса какие-нибудь режиссерские приемы, пока вы вместе работали над «Умницей Уиллом Хантингом»?Аффлек: О, чему я только у него не научился! Гас ведь был первым крутым режиссером, с которым мне довелось работать. Целых три года до начала съемок мы с Мэттом (Дэймоном. — THR) писали сценарий, бесконечно репетировали, придумывали какие-то фишки — у меня в голове было по пятьдесят вариантов каждой сцены. Начинаем работать с Гасом: делаю первый дубль — он молчит, делаю второй — молчит… Ну, думаю, все плохо. Набрался смелости и говорю: «Гас, как тебе? Что скажешь?» А он в ответ: «Не знаю, а тебе как?» И в этот момент меня осенило. Я понял, что сам должен нести ответственность за свою работу, за свою жизнь, за свое место в искусстве. А так хотелось спихнуть ее на кого-то другого. THR: Гас, а вам тогда приходило в голову, что из него может получиться отличный режиссер?Аффлек: Да он даже имени моего тогда не знал! Лучше не отвечай на этот вопрос. (Смеется.) Ван Сент: Если честно, я и не знаю, что ответить. Ты мне тогда не признавался в своем увлечении режиссурой. Но позже, когда ты начал готовиться к фильму «Прощай, детка, прощай»… Аффлек: Я просто замучил тебя вопросами, да. Из серии: «Как, черт побери, ты умудряешься справляться с актерами?» Ван Сент: А когда фильм вышел, я подумал, что тебе блестяще удалось то, что я сам безуспешно пытался сделать многие годы — смешать на площадке профессиональных и непрофессиональных актеров. В этот момент я почувствовал зависть… Аффлек: Серьезно? Ван Сент: Люди, которые сознательно выбирают режиссерскую профессию, меня всегда удивляли. Смотришь на этих энтузиастов и думаешь про себя: «Ну вот, впереди их ждет целая куча дерьма». С другой стороны, если однажды попал в эту мясорубку, выбраться почти невозможно. Кажется, Деннис Хоппер сказал: «Сложнее, чем снимать кино, может быть лишь одно занятие — не делать этого». THR: Каждый из вас знает, что такое мировая слава, престижные награды и любовь зрителей. Вы не боитесь, что в один прекрасный день все закончится? Что вы больше не сможете делать такие же фильмы, как раньше?Тарантино: Я ничего не боюсь. Но снимать кино до глубокой старости я, конечно, не буду. Возможно, ограничусь работой над сценариями или начну писать книги о кино — еще окончательно не решил. Расселл: Секундочку. Это же плохая новость! Тарантино: Терпеть не могу все эти модные цифровые штучки — я не на это подписывался, когда выбирал профессию. Все кончено. Кино без пленки — уже не кино, а обычное телевидение. А раз так, я предпочту написать длинный сценарий и сделать минисериал для HBO — в этом случае я смогу забыть хотя бы о проблемах с хронометражем.

THR: Кто-то, кроме Квентина, задумывается о том, чтобы оставить режиссуру?Хупер: Ну уж нет. Я умру на съемках. Расселл: Аналогично. Как Джон Хьюстон (двукратный обладатель премии «Оскар», режиссер фильмов «Мальтийский сокол», «Сокровища Сьерра Мадре». — THR), которому не мешал даже сопровождавший его в последние годы кислородный баллон. Аффлек: Индустрия, скорее всего, опередит могильщика и сама укажет на выход. Хупер: Крайне оптимистичный подход. Ван Сент: Да уж… А я не буду загадывать: прогонят из кино — займусь рисованием или начну, как Квентин, писать книги. Есть еще, кстати, театр — тоже безумно любопытная сфера. Тарантино: Все же я убежден, что режиссура — игра для молодых. Постарайтесь не проморгать тот момент, когда нужно сматывать удочки. Я хорошо знаю биографию многих великих режиссеров, которые хотели до последнего вздоха снимать кино: ты смотришь их последние фильмы и видишь, насколько они оторваны от реальной жизни. Вспомните «Освобождение Л. Б. Джонса» Уильяма Уайлера. Или «Федору» и «Друга-приятеля» Билли Уайлдера. Это же черт знает что! А я планирую уйти на покой с безупречной фильмографией — худшей картиной, под которой стоит моя фамилия, должно остаться «Доказательство смерти». Если это моя нижняя планка, значит, я невероятно хорош. Поймите, любой из неудачных, дряблых, оторванных от жизни фильмов будет стоить тебе трех хороших — если говорить об общем рейтинге. THR: Но возьмите сборник любого великого поэта: в нем на сто неудачных стихов будет приходиться в лучшем случае двадцать хороших. Не кажется ли вам, что творца нужно оценивать по прорывам, а не провалам?Тарантино: Каждый раз, когда я приступаю к новому проекту, я иду на огромный риск — любой новый фильм может оказаться провальным. Но я не боюсь рисковать, понимаете? Я боюсь самого провала. Это далеко не одно и то же. Я сейчас озвучу еще одну крошечную идею и прекращу нести всю эту чушь. Когда мне было 15, я открыл для себя режиссера по имени Ховард Хоукс — его картина «Рио Браво» показалась мне чем-то фантастическим. Позже, на каком-то кинофестивале, я увидел фильм «Его девушка Пятница», а еще через какое-то время — «Варварское побережье». В общем, не буду вдаваться в подробности, но после этих трех картин я буквально влюбился в Хоукса. И уже начал фантазировать о том, как через 20 лет после моей смерти какой-нибудь 12-летний мальчик увидит мой фильм и подумает: «Кто, черт возьми, сделал этот шедевр?» Потом он решит посмотреть другую мою картину, но неизвестно, что попадет ему в руки — мой прорыв или мой провал. А я не хочу рисковать! Я не могу допустить того, чтобы он наткнулся на дурацкого «Друга-приятеля»! Я должен сделать так, чтобы он хотел смотреть мои фильмы еще и еще… THR: А как происходит ваше общение с фанатами при жизни?Аффлек: Несколько лет назад я получил странное письмо из Китая: меня благодарили за то, что в «Перл Харборе» мы наконец продемонстрировали истинное лицо коварных японцев. Автор, кажется, так и не понял, что это исторический фильм. Ван Сент: А у меня все смешные истории происходят не с фанатами, а с боссами студий. Один, к примеру, захотел, чтобы я снял фильм о служащем общественного туалета. Я даже сценарий написал. Аффлек: И что получилось? Трехчасовой эпик? (Смеется.) Ван Сент: Не поверите — в итоге у меня получилась история о биржевом крахе на Уолл Стрит. Заказчику не понравилось… Ли: Мне недавно журналистка одна заявила: «Хочу, чтобы вы экранизировали “Пятьдесят оттенков серого”». Тарантино: Одна 14-летняя девочка прислала мне небольшой синопсис к третьей части «Убить Билла». При этом сама она хотела сыграть повзрослевшую дочь Умы Турман. Аффлек: Вау! Тарантино: Меня так тронула эта юная девочка, что я не только все прочел, но даже позвонил ей потом. Расселл: Нет, Квентин, тебе не стоит уходить из профессии… Мне твое заявление просто покоя не дает. Мне нравится смотреть твои фильмы, и я хочу, чтобы ты делал их до глубокой старости! И вообще я не согласен с тем, что кино — дело молодых. Лет десять назад я спросил у Дайан Китон: «Что случилось с Вуди Алленом?» Его картины стало невозможно смотреть. «Не знаю, — ответила она. — Наверное, способность творить дается лишь на короткое время». Но что в итоге? Режиссер, которого все почти похоронили, вдруг воскрес и начал делать отличные фильмы. Мне, к примеру, безумно понравилась его «Полночь в Париже». Тарантино: Мой любимый фильм прошлого года. Расселл: Вот видишь. Становись-ка и ты Джоном Хьюстоном. Да, он серьезно болел и дышал с помощью кислородной машины, но даже в 79 приезжал на церемонию «Оскара» как номинант. Этот материал был опубликован в февральском номере журнала «The Hollywood Reporter – Российское издание».The Hollywood Reporter: Хороший режиссер — человек-оркестр, способный не только творить и вдохновлять свою команду, но и решать все конфликтные ситуации. Помните, какой была самая серьезная проблема, с которой вы столкнулись на площадке?Том Хупер: Мне было 14. Но уже тогда я работал над своим вторым фильмом, который назывался «Куртка “Пилот”». Главную роль играл мой брат, который, согласно сюжету, натыкается в чулане на старую куртку времен Второй мировой и, надев ее, переносится в 1940-е — на аэродром, под обстрел бомбардировщиков. 100 футов пленки, которыми я располагал на этой картине, практически не давали мне право на ошибку. И мой брат внезапно понял, что обладает сейчас такой властью надо мной, о которой даже не мог мечтать: вот стоит ему испортить хотя бы несколько дублей, и это сведет на нет всю мою работу, все 100 футов драгоценной пленки. Надо ли говорить, что он буквально до слез меня довел во время съемок! Гас Ван Сент: Я тоже в 14 лет делал фильм вместе с сестрой. Но работать с родственниками — дело неблагодарное. Они не готовы выкладываться на все сто, идти ради твоего фильма на какие-то жертвы: если приходится выбирать между съемками и тусовкой, они, безусловно, предпочтут второе. Так было, по крайней мере, в моем случае. Бен Аффлек: А еще они совершенно тебя не уважают, это факт. (Смеется.) Дэвид О. Расселл: В общем, все, как в настоящей киноиндустрии.

Квентин Тарантино: (Аффлеку) Но это не помешало тебе пригласить младшего брата Кейси в свой первый фильм («Прощай, детка, прощай». — THR)! Аффлек: На площадке он только и делал, что повторял: «Какое же это дерьмо…» (Смеется.) И вообще с ним было непросто — вместо того, чтобы просто войти в одну комнату, где его поджидала актриса и вся съемочная группа, Кейси долго слонялся по коридору и зачем-то пошел в другую… То ли он поиздеваться надо мной решил, то ли не счел это важным — я так и не понял, если честно. Но с другой стороны, он правда хороший актер. Тарантино: Общение с актерами и операторами, выстраивание самой истории — для меня это самая легкая часть съемочного процесса. Когда я только мечтал о режиссуре, подразумевалось, что этим я и буду заниматься. К чему я не был готов — это непомерная ответственность за все производство. Ты должен производить впечатление гребаного главнокомандующего, способного вести вперед целую армию и ежедневно вдохновлять каждого на подвиги. А временами так хочется на кого-нибудь наорать и честно признаться: «Как же вы мне осточертели!» Нельзя. Куча людей рассчитывают на тебя, зная, что только ты поможешь им забраться на эту гору. THR: Неужели у вас никогда не было настоящих приступов гнева во время работы?Тарантино: Все мы периодически злимся, срываемся и потом жалеем об этом… Расселл: Но-но! Говори за себя. (Смеется.) Тарантино: Хотя серьезных приступов у меня все же не было. Боюсь последствий. Стоит однажды дать себе слабину, и ты навсегда перестанешь быть боссом, достойным уважения.

THR: Ваша тактика общения с подчиненными ясна. А как вы справляетесь с вмешательством руководства? Приходит к вам, к примеру, Харви Вайнштейн, видит, что смонтированный «Джанго» длится целых три часа, и требует, чтобы вы его сократили. Ваша реакция?Тарантино: Конфликта по поводу хронометража у нас не было, если вы об этом. Я и сам не хотел выпускать трехчасовую версию. Это, конечно, эпическое действие, но максимум — на 2.45. А получалось три, и я никак не мог понять, от каких сцен можно безболезненно избавиться. Когда ты остаешься один на один с Avid (профессиональная программа видеомонтажа. — THR), перестаешь замечать какие-то нюансы. К счастью, существует такая вещь, как тестовые показы, где ты смотришь на реакцию зрителей и вдруг понимаешь — здесь затянуто, здесь скучно, здесь не хватает динамики. Расселл: Никогда бы не подумал, что ты из тех, кто посещает эти показы. Тарантино: А что, это же полезно. До первого контакта со зрителями ты с пеной у рта доказываешь, что история потеряет смысл, если вырезать даже 30 секунд. После — с изумлением наблюдаешь, как из фильма легко улетает сразу четверть часа. (Смеется.) THR: Однако за Харви неслучайно закрепилось прозвище «руки-ножницы» — он любит принимать участие в монтаже.Тарантино: Если б он и со мной так обращался, поверьте, мы бы не работали вместе на протяжении 20 лет. Расселл: Харви часто заходил ко мне в монтажку во время работы (над фильмом «Мой парень — псих». — THR). Мне это не мешало — я не совершенен и люблю, когда меня окружают оппоненты. Благодаря дискуссиям с Вайнштейном, Брэдли Купером и Джей Лэшем Кэссиди — он, кстати, просто фантастический монтажер, — фильм стал только лучше. Аффлек: Я готов к любой критике со стороны коллег — в этой плане мне очень помогает актерский опыт. Сколько раз я заглядывал в монтажку и при виде непомерно длинных кусков честно говорил режиссеру: «Чувак, даже мне скучно видеть себя на экране! А зрители в этом месте точно начнут храпеть».

THR: Анг, каким был самый неприятный момент в вашей режиссерской карьере?Анг Ли: У меня есть более удачные картины, есть менее, но я всегда гордился каждым, кто принимал участие в их создании. А вот однажды, в самый разгар работы, мне пришлось заменить композитора. До сих пор перед ним стыдно, но я ничего не мог поделать — спасал фильм. Просто что-то не срослось, хотя он безумно талантливый и во всех отношениях приятный человек. Расселл: Нечто подобное у меня произошло с Джоном Брайоном — блестящим композитором, с которым я работал над одним из ранних фильмов. Решил позвать его же на «Бойца». Он увидел черновой монтаж и с порога заявил: «Вам вообще не нужна музыка». Самое ужасное, что я знал — он абсолютно прав: музыкальное оформление этого фильма должно было быть легким, почти воздушным, в то время как Джон сочиняет очень яркие, насыщенные мелодии. Но мне так хотелось с ним еще раз поработать! К стыду своему, я все-таки уговорил его написать музыку, и она, естественно, не подошла. До сих пор себе этого не простил. Аффлек: А я недавно впервые уволил актера — это самое страшное, что можно придумать, ведь я и сам, в первую очередь, актер и могу в красках представить, как он себя чувствовал. Я играл на сцене с раннего детства и до сих пор помню, как режиссер, недовольный какой-то сценой, пригрозил, что уволит меня. Как же я этого боялся! До умопомрачения зубрил свой текст, наматывал круги вокруг театра, не решаясь идти на репетицию… И вот, на «Арго», я и сам оказался в роли тирана, прогоняющего людей со съемок. Дело в том, что все актеры-персы, которые нужны были для этой картины, проходили кастинг на английском. На вопрос, говорите ли вы на фарси, все, естественно, отвечали утвердительно, а проверять я не стал. Начинаем снимать, и парень, игравший одну из важных ролей, со словами, вдруг начинает нести какую-то ахинею — мало того, что он говорил с жутким акцентом, так еще и строил из себя такого шаблонного иранского злодея. Покручивал усы и добавлял в текст странные словечки. Короче, это было ужасно. Мы сделали пару дублей, один хуже другого, и я сказал ему: «Прощай». Мне не нужен на площадке человек, который откровенно старается испортить мой фильм.