Фаина Раневская: «Со мной надо бережно обращаться»

27.08.2014Ксения Рождественская

«Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я создала? Пропищала, и только», — уверяла великая русская актриса, которая славилась самокритикой, самоиронией и полным отсутствием самоцензуры. Спустя 30 лет после того, как мир лишился королевы второго плана, THR пересмотрел ее фильмы, вспомнил афоризмы и убедился, что жизнь Фаины Раневской — гениальная трагикомедия.

Этот материал был опубликован в августовском номере «The Hollywood Reporter – Российское издание».

Больше всего на свете она любила влюбляться. В режиссеров (девушкой бежала за пролеткой, в которой ехал Константин Сергеевич Станиславский, и кричала: «Мальчик мой дорогой!»), в актеров (восхищалась игрой Василия Качалова, о Марине Нееловой говорила: «изумительное возгорание»), в поэтов. Она и сама была изумительной, неординарной личностью, гениальной артисткой.

Нет, все не то! Что бы ни говорили о Фаине Георгиевне Раневской, все слова неточны, замылены, неправильны. Ну что такое «гениальная актриса»? Что такое «удивительная личность»? Все вроде бы о ней, и все же ничего о ее сути не говорит.

Раневская — одна из тех немногих, кто умудрялся сделать эпизодическую роль главной, возвысить фильм до шедевра, просто появившись в кадре. Грубо скроенная, тяжелая, с некрасивым, каким-то второстепенным лицом и низким, хрипловатым голосом, она была прекрасна.

Более того, могла быть и красивой, и безобразной, и смешной, и трогательной, и в десять секунд экранного времени вместить всю жизнь своего персонажа — от рождения до смерти. Появление на экране актрисы обеспечивало фильму успех, а в театре известен случай, когда ее эпизодическую роль убрали из спектакля, потому что после этой сцены зрители уходили: больше смотреть представление было неинтересно.

Возможно, это легенда. Раневская — чемпион по количеству связанных с ней легенд, баек и афоризмов, и, вероятно, большая часть ей приписана. Любая хоть немного смешная фраза, где есть слово на букву «ж», немедленно оказывается в списках «высказываний Фаины Раневской». Самая известная, разумеется, «Пионэры, идите в ж...»

Из-за этих афоризмов и ее самой популярной роли в комедии «Подкидыш» (да-да, той самой, где «Муля, не нервируй меня» — фраза, которая преследовала ее всю жизнь, и даже Леонид Брежнев, вручая Раневской орден Ленина, не удержался, тоже сказал про Мулю) кажется, что она была вздорной, грубой, ехидной и вспыльчивой. Не человек, а какая-то комическая старуха.

Образ оказался упрямее реальной женщины. Раневская и жизнь свою сыграла гениально, пересказывала ее как характерная актриса, делая из нее трагикомедию. Чего стоит один лишь рассказ о том, как ее не взяли в МХАТ, потому что она назвала Владимира Ивановича Немировича-Данченко — Василием Петровичем («Этого дня, Василий Петрович, я никогда не забуду!»).

Или история псевдонима, взятого в честь чеховской Раневской: однажды Фаина получила денежный перевод, вышла на улицу, и ветер вырвал купюры у нее из рук. «Денег жаль, зато как красиво улетают!» — сказала она, и ее спутник воскликнул: «Да ведь вы Раневская!»

Есть и рассказ о том, как она хотела подыскать себе работу гувернантки, смирившись с тем, что ее никогда не возьмут «в артистки», — ее ведь даже в театральную школу не приняли «из-за отсутствия способностей». Но в последний момент девушка решила попытать счастья и пришла к актрисе Павле Леонтьевне Вульф, которая увидела в юной просительнице талант и стала ее педагогом и другом на долгие годы. В воспоминаниях Вульф писала, что у Раневской «одновременно огромное чувство правды, достоверности, чувство стиля, эпохи, автора».

Она же рассказывала, что в Крыму во время Гражданской войны их с Фаиной спасал от голода поэт Максимилиан Волошин — приносил клеклый хлеб, рыбу и украденное где-то касторовое масло, которое использовали вместо растительного. Еще одна легенда (быль?) гласит, что у Раневской была целая подборка эйзенштейновских непристойных рисунков — карикатур на… хозяйку альбома.

Может быть, все это чистая правда: жизнь по-настоящему талантливого человека всегда кажется драмой, трагикомедией или героическим эпосом в зависимости от того, сколько у героя самоиронии. У Раневской с самоиронией все было прекрасно.

Фанни Гиршевна Фельдман родилась в Таганроге в 1896 году. Ее отец был «небогатым нефтезаводчиком», как писала актриса в автобиографии. С детства мечтала о сцене, поступила в театр «на роли героинь-кокет».

С 19 лет скиталась по провинциальным театрам, а в 1931-м попала к великому Александру Таирову в Камерный. Потом были Театр Красной Армии, Театр имени Пушкина, Театр Моссовета, где она и вышла на подмостки в последний раз — в одном из самых щемящих спектаклей советской эпохи «Дальше — тишина…».

На экране Фаина впервые появилась в 1934 году — у Михаила Ромма в «Пышке», в роли госпожи Луазо. Для этого немого фильма актриса выучила роль по-французски. Больше играть в кино не хотела, но согласилась на эпизод в «Думе про казака Голоту» Игоря Савченко (специально ради Раневской сценарий подкорректировали, превратив попа в беззащитную и нежную попадью, однако у зрителей она все равно вызывает смех).

Потом — целая череда киноработ, в том числе лучшая, в «Мечте» (1941), у того же Ромма. Увидев в ее исполнении хозяйку меблированных комнат Розу Скороход, президент США Франклин Рузвельт назвал Раневскую «блестящей трагической актрисой».

Не зря в ее официальной биографии написано не «сыграла столько-то ролей», а «перевоплощалась в разных персонажей». Актриса могла стать и профессором (какая волшебная у нее скороговорка в «Небесном тихоходе»: «Противопоказано... решительно, голубчик»), и домработницей, и мещанкой («Муля!»), и директором музея. Но больше всего Раневская любила свою роль в «Мечте». И страдала, что более не было подобных ролей.

Ее чаще брали для эпизодов, позволяя самой импровизировать. Именно она придумала злосчастного «Мулю» в комедии Татьяны Лукашевич «Подкидыш» — зарисовке о Москве 1930-х, которая не смогла бы стать столь популярной без появления там Раневской. Актриса же придумала себе образ в «научной» комедии Григория Александрова «Весна» и все эти реплики: «Я возьму с собой «Идиота», чтобы не скучать в троллейбусе», «Скорая помощь. Помощь скорая. Лев Маргаритович. Маргарит Львович». Участие в картине Раневской придало фильму оттенок веселого безумия и снизило ненужный «научный» пафос.

Роль в «Весне» отозвалась потом в мультфильме «Карлсон вернулся». Фаина Георгиевна озвучивала фрекен Бок — помесь Маргариты Львовны и Ляли из «Подкидыша»: большая, авторитарная, не умеющая общаться с детьми. Бок, увидев Карлсона-привидение, залезает в душ и весело цитирует сцену безумия из «Весны». И при этом остается трогательной, беззащитной и склонной к влюбленностям: «Он улетел, но обещал вернуться. Милый, милый…»

Самым настоящим актером Раневская считала Чарли Чаплина. Остальные, говорила, — просто «ремесленники». Она открыто признавалась, что любит только собак и одаренных людей. «Талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой», — считала актриса и сама постоянно это испытывала. Один из лучших ее эпизодов — роль попадьи в «Думе про казака Голоту» — Раневская сыграла, не зная, что камера уже работает. Ей сказали, что будет просто прослушивание, репетиция...

Самое удивительное, что многие свои работы она критиковала. Например, фильм «У них есть Родина» Владимира Легошина и Александра Файнциммера Раневская просто не выносила. И несмотря на то что роль фрау Вурст, за которую ее удостоили Сталинской премии, получилась, картину принять так и не смогла.

Не сложилось и с лентой «Сегодня — новый аттракцион» Надежды Кошеверовой и Аполлинария Дудко. А вот скромную роль в «Александре Пархоменко» — минутный эпизод, ставший классикой советского кино, где она играет на рояле, напевает какой-то пошлый романс, успевая параллельно здороваться со знакомыми и что-то хватать с тарелки, — Раневская обожала. Вся жизнь голодной, одинокой таперши видна в минутном эпизоде — и это гениально.

Еще она любила «Свадьбу» и все, что придумала для «Золушки» Надежды Кошеверовой и Михаила Шапиро, — особенно эпизод, в котором мачеха жалуется на жизнь, примеряя перья на шляпку, и тот, где ее героиня запевает, призывая солдат за ней следовать: «Жалко, королевство маловато, разгуляться мне негде».

Королевство — то есть советский кинематограф — было маловато для такой актрисы, как Фаина Раневская. Она играла и совсем дурацкие роли в журнале «Фитиль» («Со мной надо бережно обращаться», — говорит она в одной из этих ролей; не прислушались), и в каких-то проходных комедиях, обличающих частников и мещан. И ее всегда запоминали, а ее героинь, как бы ужасны те ни были, все равно любили.

«Крем для омоложения морщин», «английский наизусть знает», «тебе делают выговор — слушай и молчи», «какой умный вид у этого болвана», «девочка, Наташенька, скажи, чего ты больше хочешь: чтобы тебе оторвали голову или ехать на дачу?» — все эти фразы уходили в народ, что ужасно раздражало саму Фаину Георгиевну.

Если бы не «Мечта» и не «Дальше — тишина…», спектакль Эфроса, записанный для телевидения, мы бы ничего не знали о настоящей актрисе Раневской. О том, какая она глубокая и страстная, как умеет любить и страдать, как точно и страшно ощущает одиночество, неприкаянность и ненужность.

Фаина Георгиевна Раневская умерла в 1984 году. «На памятнике напишите — умерла от отвращения», — просила она. Не написали, конечно. Сейчас там просто годы жизни и надпись «Народная артистка СССР». Как будто это главное. «Трепет. Самое главное для актера — трепет, — говорила она. — Равнодушие — гибель театра».

Равнодушие гибельно, кстати, не только для театра, это вселенская катастрофа. А главный талант Раневской — не актерский. Она умела увлекать публику и рождать в ней слепую любовь. «Зритель! Что понимает ваш зритель, кроме «Муля, не нервируй меня»!» — цитирует Раневскую Глеб Скороходов в книге «Разговоры с Раневской».

Но нет, публика все понимает верно. Все эти бесчисленные афоризмы, приписываемые ей (как и тысячи анекдотов про Штирлица), — лучшее доказательство нежной, пламенной, неувядающей народной любви. Тридцать лет Фаины Раневской нет с нами, а язвительные высказывания, якобы принадлежащие ей, продолжают плодиться.

А значит, для миллионов людей она все еще жива — сидит где-нибудь в скверике с палочкой и неизменной папироской и хрипло ворчит, глядя на наглых голубей, клюющих хлебные крошки.