Лично я - за лоха

31.03.2014Заира Озова

Джесси Айзенберг в жизни ровно такой, каким вы его себе представляете: скромный парень среднего роста, который носит кеды, очень нервничает и тщательно подбирает во время разговора слова. Встретившись с ним в Лондоне, чтобы обсудить новый фильм «Двойник», где Айзенберг сыграл сразу две роли, THR узнал, почему актеру нравятся лохи, а присутствие рядом как минимум двух знаменитых Вуди вызывает у него шок.

— Ты знал режиссера Ричарда Айоади до того, как тебе предложили роль в «Двойнике»? В Британии он большая звезда, но вот по другую сторону океана — как-то не очень…

— Нет, не знал. Только Ричарду не говори, мне очень стыдно. Я ни разу до этого не смотрел сериал «Компьютерщики». Я совсем не гик.

— И это говорит человек, сыгравший Марка Цукерберга! Что же тебя убедило взяться за проект, если не славное имя режиссера?

— Всегда приятно, когда специально под тебя кто-то пишет сценарий, да еще и на основе произведения Достоевского. Я встретился с Ричардом, о существовании которого, как мы уже выяснили, до этого не подозревал, и он дал мне диск со своим первым фильмом «Субмарина» и книгу Достоевского со словами: «Мы вместе с Эви (Корином, родным братом Хармони Корина и одним из авторов картины «Мистер Одиночество». — THR) работаем над сценарием. Это история о доппельгангере, демоническом двойнике человека. В ее основе лежит эта повесть». Само собой, мне стало интересно: я посмотрел фильм, прочел книгу и от всего остался в восторге. В университетские годы я много читал, русских писателей в том числе, но «Двойник» почему-то прошел тогда мимо меня.

— А что тебя особенно зацепило в «Субмарине»? Ты сразу понял, что перед тобой творение отличного режиссера?

— Меня потрясли актерские работы: все персонажи очень смешные, но при этом эмоционально глубокие. Что бы с ними ни происходило в жизни, искренность и сложность характеров налицо. То же самое — в «Двойнике». Действие фильма происходит в странном мире, существующем вне времени и пространства. Персонажи — все как один фрики. Однако они до ужаса реалистичны и очень подробно прописаны.

— Тот факт, что Ричард и сам актер, как-то влияет на его подход к работе?

— Безусловно. Он прекрасно понимает, через что мы проходим на съемочной площадке, и ставит чувства актеров во главу угла. Если ты только что отыграл очень сложную сцену, опустошившую тебя подчистую, Ричард обязательно подойдет и обсудит твою работу. Именно с тобой, а не с продюсером, как это делают почти все, даже самые лучшие режиссеры.

— Главная роль в таком фильме, как «Двойник», — находка для любого актера. Ты вдохновлялся работой кого-то из коллег, кто уже играл в кино двух разных персонажей? Благо примеров хватает.

— Актеру очень сложно вдохновляться работой коллег. Можно восхищаться, можно завидовать, но скопировать почти невозможно, даже если ты настоящий гений лицедейства. Ведь инструменты каждого актера — тело, лицо, голос — уникальны. Если я кем-то и вдохновлялся, то скорее своими реальными знакомыми. Жизнь иногда — да почти всегда — намного страшнее искусства.

— Чтобы переключаться от одного персонажа к другому и обратно, причем много раз в течение одного съемочного дня, надо быть немного шизофреником, правда?

— Любой актер должен быть немного шизофреником, потому что тебе приходится постоянно переключаться между самим собой и героем. А там уже не важно, сколько их, этих героев — один, два или десять.

— Кого вам было труднее играть: Саймона или Джеймса?

— Оба дались с большим трудом. Саймон — психологически хрупкий, тогда как Джеймс, напротив, железобетонный. У него нет эго, совести. Он неуязвим и абсолютно бесстрастен. В общем, их обоих трудно играть в том смысле, что оба — неполноценные личности. Каждый — лишь половина нормального здорового человека. Они как малые дети: Саймон сидит и играет в песочнице, а Джеймс приходит и отбирает у него игрушку. Более того, Саймон за это еще и прощения просит. Очень сложно играть взрослых людей, психологическое развитие которых осталось на детском уровне.

— А кто из них тебе больше нравится или хотя бы вызывает сочувствие?

— Тут все просто: Саймон — несчастный лох, Джеймс — злобный упырь, и лично я за лоха. Я и сам во многом такой. Но доппельгангер Джеймс позволяет мне как актеру лучше раскрыться. С профессиональной точки зрения это настоящая находка.

— То есть ты скорее Саймон? Значит ли это, что в детстве ты был тем, кто играл в песочнице, а не тем, кто приходил и забирал игрушку?

— Да, я всегда был Саймоном — тихим, пассивным ребенком. Если меня кто-то обижал, я никогда не давал отпор. Я типичная жертва притеснений и угнетений, и тем интереснее играть разнокалиберных козлов, которые мне почему-то достаются довольно часто. Мои персонажи регулярно делают то, что я сам никогда бы себе не позволил за пределами съемочной площадки. Например, в «Иллюзии обмана» я играл противного, заносчивого иллюзиониста. У меня было довольно много сцен с сэром Майклом Кейном, и мне частенько приходилось вести себя омерзительно по отношению к нему. Каждый раз после такой сцены я просил прощения у великого актера, потому что чувствовал себя невыносимо паршиво: ну кто так себя ведет с Майклом Кейном?!

— Наверное, это странное ощущение — работать вместе с людьми, на фильмах которых ты буквально рос?

— Странное — не то слово. Я до сих пор не могу поверить, что уже дважды имел счастье поработать с Вуди Харрельсоном — это самая культовая персона моего детства. А теперь мы с ним хорошие друзья. Какой-то сюр, честное слово. Или, скажем, Вуди Аллен — так странно находиться с ним в одной комнате. Постоянно думаешь: «О боже, это же Вуди Аллен! Я — и Вуди Аллен! А-а-а-а!» В общем, непосредственная близость любого Вуди повергает меня в культурный шок.

— Ты точно помнишь, как, когда и почему решил стать актером?

— Пожалуй, да. Я был ребенком, лет шести-семи, когда моя старшая сестра участвовала в постановках школьного театра. Почему-то я был уверен, что в этом театре без меня не обойдутся, и увязался за ней. Правда, тогда я вообще не понимал, что делаю: даже толком не различал, когда я на сцене, а когда нет. Но однажды меня кто-то умудрился похвалить, и я сразу воспрянул духом. В школе меня постоянно доставали и унижали, поэтому эта похвала была особенно вдохновляющей — ну хоть кто-то сказал доброе слово! Когда мне было двенадцать, я уже по-настоящему решил, что актерство может быть не просто средством эскапизма и поднятия самооценки, но самой что ни на есть профессией. В этот момент я уже участвовал в постановках во вполне взрослом местном театре. И в 14 лет нашел себе агента. Мы жили недалеко от Нью-Йорка, это помогло попасть на Бродвей, где я получил роль дублера в пьесе Теннесси Уильямса — моя первая настоящая работа. С тех пор я ни разу не разочаровался в своем выборе.

— Как сильно повлияла на твою карьеру роль в «Социальной сети»? Можешь ли ты назвать ее ключевой для себя?

— Думаю, для актера, который рос на театральных подмостках, важно просто получить роль в кино — любую, хотя бы один раз. Именно она станет определяющей в его карьере. Моим первым фильмом была очень удачная, на мой взгляд, комедия «Любимец женщин», благодаря которой появились новые предложения. Как раз это — знаковый момент, после которого ты завязываешь с кастингом в рекламные ролики и начинаешь работать в кино. А там уже неважно, о каком фильме идет речь — о грошовой комедии или номинированной на «Оскар» драме о гике-миллионере. Наверное, после «Социальной сети» меня стали узнавать больше людей, которые кино интересуются лишь по касательной, но к людям из киноиндустрии это не относится. Они меня узнали задолго до этого.

— Ты был удивлен, когда тебя номинировали на «Оскар» за эту роль?

— Нет, ведь к оскаровской церемонии ведет длинная, извилистая дорога, которая состоит из разных других церемоний, приемов, торжественных завтраков, раутов, презентаций и прочих мероприятий, объединенных одним удобным названием — «сезон наград». К «Оскару» я подошел в хорошей форме, после номинаций на «Золотой глобус», BAFTA и премию Гильдии киноактеров. Проще говоря, я бы скорее удивился, если бы меня не номинировали. Другое дело, что и на победу я не рассчитывал — опять же исходя из предварявших «Оскар» приемов и церемоний. Да и вообще, нехорошо побеждать в молодом возрасте…

— Серьезно? Давай расскажем об этом Дженнифер Лоуренс!

— О, я уверен, что она справится, но когда ты получаешь подобного рода почести едва ли не в самом начале своей карьеры, это не очень хорошо сказывается на процессе самосовершенствования. Ты перестаешь развиваться, потому что видишь «Оскар» дома на каминной полке и считаешь себя лучше всех. Зачем трудиться в поте лица, когда ты и так король мира? В итоге тебе нет еще тридцати, а ты уже сдуваешься. Но я убежден, что это мой личный заскок, и Дженнифер Лоуренс умеет расти, даже когда расти вроде бы некуда. Пусть ей дадут еще один «Оскар». И еще один через год.