Мы там, где мы есть

02.01.2014Алексей Михалев

Максиму Аверину везет на «бюджетников»: то он всенародно любимый милиционер из «Глухаря», то хирург из «Cклифосовского». Но актер твердо вознамерился сменить свое амплуа и на ТВ. Его новая роль — говорящая собака в «Чарли», российской адаптации компании STAR Media американо-австралийского ситкома «Уилфред». При встрече с редактором THR Максим рассказал, как ему помогают в репетициях домашние питомцы и почему он не готов ехать 
в Аргентину на съемки к живым классикам европейского кино.

— Максим, сегодня вы один из самых востребованных российских актеров. Вам 24 часов в сутках хватает?

— Не поверите, но я бы не отказался еще от нескольких часиков — чтобы работать еще больше. Для меня это идеальная форма жизни! И дело не в востребованности, а в возможности выразить себя. Слава богу, я пришел к такому возрасту, когда ты не просто носишься, зарабатывая деньги, а занимаешься творчеством. И я могу сам выбирать интересный мне телевизионный проект или спектакль.

— Вы больше всего запомнились по ролям врача, милиционера...

— Ну да, играю бюджетников. (Смеется.) Кто-то же должен отвечать за то, чтобы облагородить эти профессии! Потому что, когда выходил «Глухарь», многие не очень уважительно относились к милиции.

— Вы как-то говорили, что Глухарь — ваш любимый персонаж.

— На самом деле для меня все роли любимые. Если тебе не нравится, зачем вообще за это браться? К тому же кино — искусство коллективное. Здесь очень многое от тебя вообще не зависит. Что-то из того, что я делал, не получилось, хотя на момент подготовительной работы казалось, что будет здорово. Это химия, это как в любви.

— А какой проект с точки зрения химии был самым удачным для вас?

— Думаю, вы даже не видели эту картину. Это фильм Вадима Абдрашитова «Магнитные бури» — моя отправная точка как киноактера, потому что профессия эта очень отличается от, так сказать, исходника — артиста театрального. Абдрашитов — мой учитель в кино.

— Кстати, как вам удается совмещать театр, кино и телевидение?

— Я никогда не выбирал между этими сферами, но поддерживал баланс. Это три совершенно разные профессии, так что можете даже меня назвать разнорабочим. (Смеется.)

— А кем вас чаще хотят видеть кинематографисты?

— Для режиссера я как пластилин. Я гибкий артист, но такой род деятельности сам по себе подразумевает перевоплощение. И для меня странно, что многие мои коллеги используют только уже найденные краски и не пытаются хотя бы чуть-чуть раздвинуть границы. Например, какая актриса Мэрил Стрип — на нее безумно интересно смотреть! Или Де Ниро... А как ярок, как разносторонен Джим Керри! Ориентироваться нужно на что-то впечатляющее, причем вне зависимости от вкуса. Мне, например, запросто какой-то артист может совершенно не нравиться, но это еще ни о чем не говорит, кроме того, что это просто мой выбор.

— Ваш Чарли не похож ни на кого из ваших прежних героев. Чем он вас привлек?


— Чарли — это моя радость! На фоне того, что происходит на экранах, должен был появиться такой романтический герой, пусть и редкий засранец. Мы ведь не живем полной жизнью — только планируем все время. Такое синтетическое проживание получается. А Чарли говорит: «Не, ребят, жизнь — она здесь и сейчас». Ее нельзя отложить на завтра. Если ты влюбился, не прячь это чувство! Такой вот он органический герой неорганического мира.

— Он сильно отличается от своего прототипа Уилфреда?

— Я посмотрел несколько серий американского «Уилфреда», чтобы понять, что это вообще такое. Но обе версии адаптированы под ту часть земли, где их показывают. Например, для американцев странно, что нет горячей воды. Для нас это ЧП, а для них — смешно. Так что нам нужно было искать местный юмор, придумывать свою историю.

— В американской версии сериала герои ругаются, пьют, постоянно что-то курят...


— Ну конечно, мы не можем ругаться матом... Что в общем-то правильно. Иногда закручивание гаек нужно, цензура еще никогда никому не вредила. Когда все можно, становится скучно. А ты попробуй без мата сделать так, чтобы человеку было интересно и весело! Или, там, не куря и не выпивая в кадре.

— Неужели Чарли не курит?

— Почему же, курит. Но дело не в этом. Главное — это энергия. Вот чем отличается порнография от эротики? Эротика — это красиво, содержательно. А порнография — это всего лишь животный секс. Высшая эротика — когда девушка в водолазке, но видно, как от нее исходит энергия. Вот что важно. А закурил, разделся — это не самое главное. Хотя тело, конечно, уже само по себе искусство, да и жизнь тоже, если она наполнена этой самой энергией.

— Я знаю, что у вас есть кошка и собаки. Это помогло вам при подготовке к роли?

— Конечно! Мой кот Яша, например, очень помогал мне еще с образом кота-сфинкса из «Азириса нуны» (семейный фантастический фильм 2006 года. — THR). А вообще, это такой кайф, что я играю собаку! Она же не понимает, что, например, ноги на стол не кладут или что в помещении не какают. А так здорово, когда ты можешь себе позволить все что угодно! Мне очень повезло с этой ролью, я ее очень люблю и надеюсь, что история будет с продолжением. По крайней мере, идей у меня на эту тему очень много!

— Есть жанры, которые вам как актеру не близки?

— Ну, если это ползущая по стене сопля на полтора часа, то я не могу такое смотреть, меня просто взрывает.

— У вас в «Глухаре» был и режиссерский опыт. Вы не хотели бы снять свой сериал?


— Мне и в «Чарли» удалось поработать как режиссеру. Это совершенно другая профессия, к ней надо готовиться. Режиссура мне безумно интересна, и я хотел бы этому поучиться. Хотя, конечно, лучшая тренировка — это съемочная площадка, но какие-то вещи, например, понятие о том, получилось что-то или нет, должно быть не только на уровне интуиции. Сейчас, кстати, режиссерский цех оставляет желать лучшего. Часто это люди, которые не горят проектом. А от этого я начинаю заводиться: ну как можно себе позволить приходить на съемочную площадку не готовым?

— Ну не все же так плохо. Есть, наверное, у вас любимые режиссеры? И те, с кем бы очень хотелось поработать?

— Я сейчас расскажу одну историю... Сижу я на съемках «Чарли», и вдруг мне приходит сообщение от моего директора, что мне предлагают пробоваться в картину большого европейского режиссера, одного из классиков. В очень интересной роли. Съемки, по-моему, в Аргентине. И я ощутил себя как в плохом анекдоте: «Спилберг? Съемки в Нью- Йорке? Новый год? Нет, не могу, у меня елки!» Но я никогда не сожалею ни о чем, ничего не планирую, я использую ту возможность, которую мне дает судьба. Я не говорю себе: «Ах, я мечтаю сняться у Никиты Михалкова!» Мне же Никита Сергеевич не звонит. И что ж, я буду сидеть и ждать? Я не могу. Я даже себе на спине выбил татуировку «Мы там, где мы есть». Правда, мне потом уже продолжение захотелось сделать, но слишком много букв получится: «Мы там, где мы есть, и там, где мы есть, — прекрасно».

— Последний на сегодняшний день полный метр, в котором вы снялись, — «Жила-была одна баба» двухлетней давности. Как скоро можно ждать выхода следующего вашего проекта на большом экране?


— Пока, к сожалению, все, что мне предлагают, — не интересно. А появляться в кино для того, чтобы «засветиться», я не могу. Ну не могу — и все! Наверное, было бы в кайф поехать куда-то, сыграть у западного режиссера. Но как я могу вас тут оставить? Я же ответственный. Кто же будет тогда бюджетников играть?.. (Смеется.)