Режиссеры фильмов-претендентов на «Оскар»: «Просто берешь камеру, собираешь друзей и творишь собственный мир»

18.02.2015Стивен Гэллоуэй

Майк Ли («Уильям Тернер»), Анджелина Джоли («Несломленный»), Ричард Линклейтер («Отрочество»), Мортен Тильдум («Игра в имитацию»), Кристофер Нолан («Интерстеллар») и Беннетт Миллер («Охотник на лис») рассказали за круглым столом THR, что черновой монтаж может спровоцировать тяжелую депрессию, а режиссерская карьера — стартовать с похорон.

Этот материал был опубликован в февральском номере «The Hollywood Reporter – Российское издание».

Начнем, пожалуй, сначала. Можете вспомнить конкретный момент вашей жизни, когда вы поняли, что ваше призвание — делать кино?

КРИСТОФЕР НОЛАН: Мне было семь лет, когда я впервые взял в руки камеру Super 8 мм и начал снимать все подряд. Помните, была такая? Но о том, что это называется режиссура, я узнал позже, лет в двенадцать.

МАЙК ЛИ: А я как раз в двенадцать захотел делать фильмы. Помню даже конкретный день. Падал снег, хоронили моего деда, в доме собралось много людей. Я смотрел, как старики несут его гроб вниз по лестнице. Среди них был мужчина с невероятно длинным носом. Помню, я взглянул на происходящее и подумал: «Из этого могла бы выйти отличная сцена в каком-нибудь фильме». И почти сразу пришло понимание, что кино — именно то, чем я хочу заниматься.

Вы не только режиссер, но и сценарист. Что вам больше нравится: придумывать или превращать придуманное вами в жизнь?

ЛИ: Это же две части одного и того же процесса — разве можно их разделить? Тем более что я не пишу классические сценарии. Есть только основная идея, а остальное придумывается уже в процессе, вместе с актерами.

Не боитесь, что результат получится не таким, каким вы его себе представляли?

ЛИ: Этого я как раз все время боюсь. Каждый раз, когда приступаю к работе над новой картиной, я думаю: «Ну все, меня ждет провал».

МОРТЕН ТИЛЬДУМ: Но самое страшное — это не съемки. Самое страшное — черновой монтаж. Ты впервые видишь картину в целом, и она далека от твоих ожиданий. «Твою ж мать! — думаешь в этот момент. — Как я мог снять такую дрянь?»

НОЛАН: По этой причине я никогда не смотрю черновую сборку картины. Понимаю, что не смогу этого вынести. После первого монтажа ты получаешь невыносимо длинный убогий фильм.

ТИЛЬДУМ: И тебе кажется, что из этого жуткого фильма надо вырезать все, что ничего не годится. На этой стадии очень легко возненавидеть себя и свою работу. Нет большей пытки, чем смотреть свою картину в первый раз.

АНДЖЕЛИНА ДЖОЛИ: Это просто бальзам для моих ушей. Как же приятно знать, что я не одинока в своих страхах и фобиях. Вы мне прям настроение подняли, спасибо. (Смеется.)

РИЧАРД ЛИНКЛЕЙТЕР: Но это правда — каждый режиссер вынужден с этим столкнуться. Нет ничего приятнее, чем смотреть по вечерам то, что было снято за смену. И нет ничего страшнее, чем видеть, как эти кусочки собираются в кривоватый, убогенький пазл.

Зачем в таком случае черновой монтаж вообще существует? Не проще ли сразу монтировать сцену за сценой в том виде, в котором вы бы хотели увидеть это в кино?

НОЛАН: А как иначе ты поймешь, что можно заканчивать съемки и распускать всю команду? Как узнать, что у тебя есть все необходимые фрагменты для создания фильма? Я терпеть не могу досъемки, так что лучше вовремя набросать черновик, работу над которым я доверяю своему постоянному монтажеру Ли Смиту. Вместе с ним мы отсматриваем по вечерам материалы, снятые за день, детально все обсуждаем, и он приступает к работе.

ДЖОЛИ: А можно я тоже расскажу, как решила стать режиссером? Я никогда об этом не мечтала, честное слово. Каждый раз, когда журналисты приставали с вопросом: «А не хотите ли вы сами снять фильм?», я искренне говорила: «Нет». Но так уж сложилось, что меня очень интересовала война в Югославии. Я много читала на эту тему и однажды решила набросать что-то вроде сценария — чисто для себя, не собираясь никогда никому показывать этот текст. Однако сохранить его в секрете мне не удалось, и кто-то из тех, кто прочел мой набросок, сказал: «Послушай, это не так уж и плохо. Из этого может выйти приличный фильм». Мне было жутко приятно такое слышать. Я начала думать, кто бы мог экранизировать этот сценарий, перебирала разные варианты, но в итоге поняла, что боюсь доверить свою историю постороннему человеку. Вдруг он иначе расставит акценты? Вдруг неверно поймет мою мысль? Вот так я и оказалась в режиссерской шкуре (сняв ленту «В краю крови и меда». — THR). Было ли мне страшно? Безумно. Впрочем, на съемках «Несломленного» мне было еще страшнее. Мой второй проект оказался гораздо более масштабным и сложным с технической точки зрения. Пришлось многому научиться, причем непосредственно на площадке.

Как вы наткнулись на этот проект?

ДЖОЛИ: Я оказалась в длинном списке режиссеров, чье внимание пытались привлечь этой темой. Поначалу она меня, кстати, нисколько не вдохновила. Исходя из краткого описания проекта, я сделала вывод, что речь идет о каких-то военных подвигах и герое, способном совершать невероятные вещи. Но книгу Лоры Хилленбранд («Несломленный: История выживания, стойкости и искупления во Второй мировой войне». — THR) все же решила прочесть. И это все изменило. Я поняла, что это история не о подвигах, а о силе человеческого духа. И мне безумно захотелось совершить вместе с героем книги этот путь, пройти по его стопам. Сейчас мне кажется, что это было самое правильное решение в моей жизни.

Почему вы так считаете?

ДЖОЛИ: Работая над «Несломленным», я стала лучше не только как режиссер, но и как человек. Я научилась шире смотреть на мир, быть более открытой в общении с близкими. Я поняла, что, если тебя пожирает ненависть по отношению к какому-то человеку, единственный, кому она причиняет вред, — это ты сам. Я начала получать удовольствие от жизни здесь и сейчас, радоваться каждому новому дню и даже детей воспитывать немного иначе. Когда перед Луи Замперини (главным героем картины «Несломленный». — THR) возникало препятствие, он думал: «Отлично. Им меня все равно не сломать». И это не значит, что он никогда не проигрывал. Это значит, что он всегда оставался верен своим принципам и не позволял обстоятельствам перетащить себя на сторону зла.

ЛИ: Теперь забудь обо всем и ответь мне на простой вопрос: «Ты считаешь себя хорошим режиссером?» (Смеется.)

ДЖОЛИ: А вот этого я не знаю.

Вы циник, Майк?

ЛИ: Что вы! Меня просто интересует этот вопрос.

ДЖОЛИ: Хороший ли я режиссер? Если все, что я сейчас рассказывала, будет ясно зрителям фильма без моих объяснений, тогда да, я могла бы себя назвать хорошим режиссером.

ЛИ: И что же думают первые зрители?

ДЖОЛИ: Кажется, у меня все получилось.

ЛИ: Чувствуешь себя счастливой?

ДЖОЛИ: Еще бы.

ЛИ: И теперь тебя можно считать режиссером?

БЕННЕТТ МИЛЛЕР: Да чего ты к ней прицепился, Майк?

ЛИ: Ничего вы не понимаете. Я ее, наоборот, пытаюсь подбодрить.

Кстати, Беннетт, можете ли вы сказать, что картина «Охотник на лис» что-то в вас изменила?

МИЛЛЕР: Она сломала меня. Это был тяжелый для меня проект, в который пришлось погрузиться так глубоко, что я уже и не надеялся всплыть на поверхность. Монтажный период длился целый год. Я разбил историю на миллион мелких кусочков и в какой-то момент перестал понимать, как превратить их в готовый фильм. Одна из ранних версий длилась почти пять часов, но такое невозможно выпустить на экраны. Я нервничал, психовал и потихоньку сходил с ума. Сказывалось, наверное, и то, что я долгое время вынужден был сидеть в одиночестве в крошечной темной монтажке размером с клозет. А история все никак не складывалась.

НОЛАН: Как ты умудряешься так долго монтировать? Так же действительно можно сойти с ума. Ты не делаешь перерывов, чтобы освежить восприятие? Просто сидишь в темной комнате и бьешься головой об Avid (профессио­ нальная программа для монтажа. — THR)?

МИЛЛЕР: Ага, как-то так. Чтобы освежить восприятие, не обязательно делать большой перерыв в работе. Знаете, что делал Филип Сеймур Хоффман перед каждым спектаклем, чтобы подготовиться к выступлению? У него был целый ритуал: он приходил в театр на два часа раньше, чем остальные, и просто сидел на сцене. В одиночестве и тишине. У каждого свой способ включиться в работу.

Какой самый сложный моральный выбор вам пришлось сделать во время работы?

МИЛЛЕР: А почему вы все на меня так уставились? (Смеется.)

ДЖОЛИ: Тебе есть что рассказать?

МИЛЛЕР: А что такое мораль?

Ричард, вам потребовалось 12 лет, чтобы сделать фильм «Отрочество».

ЛИНКЛЕЙТЕР: Скорее, даже тринадцать.

Вы бы решились повторить этот эксперимент?

ЛИНКЛЕЙТЕР: Ох, даже не знаю. Все зависит от истории — в случае с «Отрочеством» сам сюжет требовал, чтобы мы снимали долго и неторопливо. И мне это нравилось: мы встречались с актерами на три дня, снимали, монтировали, потом переключались на другие проекты и встречались вновь через год.

ТИЛЬДУМ: Послушай, но это же чистое безумство — растянуть работу над фильмом на столько лет. В моем представлении съемки — очень короткий отрезок времени, в течение которого ты не ешь, не спишь и постоянно переживаешь, что примешь неверное решение. Жить в таком состоянии 12 лет — это слишком. Знаете, что самое прекрасное в съемках? Их завершение. Ничто не приносит такой радости и облегчения, чем понимание, что ты сделал все, что мог, и заслужил право вернуться к нормальной жизни.

НОЛАН: Но если съемки затягиваются, ты начинаешь приспосабливаться к этому. Разве не так?

Ричард, вы ведь работали на съемках «Отрочества» с детьми. Вы не задумывались, как повлияет на их жизнь участие в вашем фильме?

ЛИНКЛЕЙТЕР: Конечно, задумывался. Я очень беспокоился за них. Да я и сейчас беспокоюсь. Мне оставалось надеяться лишь на то, что работа в кино повлияет на их жизнь позитивно. Кажется, так и случилось.

Каким был для вас самый сложный момент на съемках?

ЛИ: День первый, не так ли?

ДЖОЛИ: Он выдался непростым. Мы снимали на воде, и наш паром качало на волнах то вверх, то вниз. Я ничего не соображала и все повторяла: «Я смогу это сделать. Я смогу снять этот фильм».

НОЛАН: На первый день нужно планировать что-нибудь попроще. Я снимал, как два человека сидят в машине. Главные приключения начались позже, во время экспедиции в Исландию. Сначала мы три дня провели стоя по колено в ледяной воде, и еще никогда я не слышал от своей команды столько жалоб на жизнь. Зато когда мы переместились на ледники, все жалобы прекратились, хотя условия тоже были не райскими. Дул ветер со скоростью сто миль в час, сдиравший асфальт с дорожных покрытий. А мы снимали кино. И я получал от процесса ни с чем не сравнимое удовольствие.

ЛИ: Я недавно был на кинофестивале в Рейкьявике, так там до сих пор тебя вспоминают. Дескать, еще никогда не встречали такого педанта и перфекциониста.

Можете ли вы назвать режиссера или конкретный фильм, который вас особенно поразил?

ДЖОЛИ: Сидни Люмет. «Холм».

НОЛАН: Поддерживаю — блестящая работа.

ДЖОЛИ: Я часто перечитываю его книгу «Как делается кино», она все время лежит у меня на столе. Я даже общалась с людьми, которые когда-то работали с Люметом, — расспрашивала их о том, как он ставил задачи актерам, как выстраивал сцены.

НОЛАН: А как тебя угораздило посмотреть его «Холм»? Я считаю этот фильм одним из лучших в истории, но его днем с огнем не найдешь.

ДЖОЛИ: Но мне удалось. На всякий случай я сделала много копий — могу поделиться. (Смеется.)

МИЛЛЕР: Самые сильные впечатления я получил от фильмов, которые видел еще подростком. Картины братьев Мэйслес (документалисты, снявшие десятки картин; Дэвида не стало в 1987-м, Альберт работает до сих пор, хотя ему уже 88 лет. — THR), «Обход» Николаса Роуга, «Птицы» Хичкока, «Ростовщик» того же Люмета. У меня было удивительное ощущение, что я не просто смотрю кино, а проникаю в голову его создателя.

ЛИНКЛЕЙТЕР: «2001 год: Космическая одиссея» — я посмотрел ее, когда учился в первом классе, и был просто потрясен. Конечно, в тот момент я еще не думал, что хотел бы и сам делать кино, — эта идея появилась гораздо позже. Но уже тогда я придумывал всякие короткие истории, после начал писать пьесы. Потом, помню, меня потрясла лента Скорсезе «Бешеный бык». Но на то, чтобы самому снять какой-нибудь фильм, меня вдохновили ранние работы Джима Джармуша, братьев Коэн и Спайка Ли. Они были менее масштабные, более личные. И я понял, что для съемок не нужны ни огромный бюджет, ни профессиональные актеры. Все проще: берешь камеру, собираешь друзей на заднем дворе и творишь с их помощью собственный мир.

Если не ошибаюсь, «Космическая одиссея» Стэнли Кубрика произвела и на вас, Кристофер, огромное впечатление?

НОЛАН: Безусловно. Для меня это один из ключевых фильмов — никогда не забуду, как посмотрел его в первый раз. Но есть еще один режиссер, оказавший на меня большое влияние. Вспомните картины «Бегущий по лезвию» и «Чужой». Абсолютно разные истории, совершенно непохожие миры, но один и тот же человек, стоящий за их созданием. Впервые обратив на это внимание, я, помню, подумал: «Этот парень по имени Ридли Скотт — настоящий гений».

ЛИНКЛЕЙТЕР: Когда я всерьез увлекся кино, я организовал что-то вроде киноклуба, благодаря которому смог посмотреть сотни картин — все лучшее, что было снято к тому времени. Так что любимых режиссеров у меня десятки — все зависит от настроения.

ДЖОЛИ: А в каком настроении ты сейчас?

ЛИНКЛЕЙТЕР: В этот самый момент? Хм… Думаю, сейчас я был бы не прочь посмотреть крутую комедию. Какой- нибудь фильм Хэла Эшби. Возможно, «Шампунь».

Читать далее: «Оскар» 2015: Кто так и не попал в номинанты

Читать далее: «Оскар» 2015: Последние дни