«Бонни и Клайд»: Любовь до гроба

28.08.2017

К юбилею культового фильма THR выяснил, благодаря чему имена вечно сияющего красавчика Клайда и рано повзрослевшей, яркой и опасной Бонни стали нарицательными.

Полвека назад на Монреальском кинофестивале состоялась премьера фильма, введшего в моду музыку 1930-х, береты, макси-юбки и тягу к свободе: «Бонни и Клайд» показали на большом экране, как «умирают живые люди», совершив прорыв в индустрии американского кино. В честь юбилея гангстерской драмы Артура Пенна THR выяснил, благодаря чему имена вечно сияющего красавчика Клайда и рано повзрослевшей, яркой и опасной Бонни стали нарицательными. 

К середине 1960-х годов Голливуд устал сам от себя. Эпоха больших студий, полностью контролировавших проекты, подходила к концу. В фильмах пережевывались одни и те же темы и сюжеты. Кодекс Хейса, регламентировавший кино с 1930 года, стремительно устаревал и его предписания: чтобы на протяжении всей картины аудитория четко понимала, «что зло — это плохо, а добро — хорошо», казались все более нелепыми. А чтобы, не дай бог, не ввести аудиторию в заблуждение, запрещалось показывать «ленты, подрывавшие нравственные устои зрителей»: никаких «сцен страсти», намеков на гомосексуальность, издевательства над религией и расового смешения. В одном кадре не могли встретиться убийца, оружие и жертва. Симпатии публики не должны были оказаться «на стороне преступления, недостойного поведения или греха».

На постере «Бонни и Клайда», вышедших летом 1967 года, было написано: «Они молоды. Они любят друг друга. И они убивают людей». С открывающих титров, на которых, как выстрелы, мелькают фотографии юных, красивых и влюбленных Бонни и Клайда, а имена актеров становятся ярко-красными, с первого кадра, где алые губы героини почти целуют зрителя, а потом девушка сбегает вниз по лестнице, на ходу застегивая платье, становилось понятно, что ничего похожего в кино еще не было.

«Без трусов! Она точно без трусов!» — страдал один из первых зрителей, священник из Католического легиона приличия — организации, которая боролась с «нежелательным содержимым в кинематографе». Потом он просматривал фильм еще и еще раз: «Я вижу ее сосок сквозь платье!» — «Это пуговица», — врали авторы картины. А завершалось все кровавой, жестокой, несправедливой смертью. И не было понятно, где тут зло, а где добро.

Бонни Паркер и Клайд Бэрроу — легендарные преступники Великой депрессии. Она — никогда не считалась красивой, всю жизнь носила обручальное кольцо и ждала мужа из тюрьмы. Он — не был импотентом, отлично водил машину и еще до встречи с подельницей пять раз отсидел, совершив первое убийство за решеткой. Бонни тоже отбывала срок, в заключении написав сборник из десяти од «Поэзия с другой стороны жизни».

Когда Паркер и Бэрроу расстреляли, зеваки, говорят, сразу же попытались отрезать окровавленную прядь волос Бонни и ухо Клайда — на память. Чтобы посмотреть на их трупы, надо было заплатить один доллар, а на месте гибели был организован Музей засады. Все это ничуть не интересовало авторов фильма. Им не нужна была готовая легенда — они сами создавали ее.

Дэвид Ньюман и Роберт Бентон, работавшие в журнале Esquire, обожали французскую «новую волну» и хотели написать что-то вроде «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара или «Жюль и Джим» Франсуа Трюффо — чтобы фильм был не просто о любви, но об отчаянии и свободе. Бентону попалась книга Джона Толанда «Дни Диллинджера», где рассказывалась в том числе история банды Бэрроу. Друзьям это показалось интересным, тем более что один из них вырос в Техасе, а там даже дети на Хеллоуин наряжались Бонни и Клайдом.

В первой версии сценария у Бонни, бисексуального Клайда и их напарника К.У. Мосса складывался своеобразный любовный треугольник. Это было очень похоже на французское кино, и Ньюман с Бентоном решили отправить рукопись Трюффо. Тот заинтересовался, встретился с авторами, дал им несколько советов, как сделать действие энергичнее, но от съемок отказался. Правда, потом написал письмо: «"Бонни и Клайд" — лучший из всех тех сценариев, которые я за последние пять лет был вынужден отвергнуть».

Сюжетом заинтересовался и Годар, но потребовал, чтобы съемки проходили в январе в Нью-Джерси. Когда ему попытались объяснить, что Бонни и Клайд жили в Техасе, где круглый год жара, и снимать их в более суровом климате было бы странно, он ответил: «Я вам о кино, вы мне о метеорологии. До свидания».

Голливудские студии тоже не хотели браться за эту историю — зачем нужен очередной гангстерский фильм, да еще с гомосексуализмом и насилием? Продюсером проекта неожиданно стал актер Уоррен Битти, он предлагал сценарий Уильяму Уайлеру, Джону Шлезингеру, Сидни Поллаку — все отказались. Артура Пенна тоже не впечатлил бандитско-романтический сюжет, но он все-таки взялся за «Бонни и Клайда», решив, что это будет лента о Великой депрессии в аграрной стране, о социальном и экономическом неравенстве.

Сценарий, так или иначе, пришлось переписывать. Этим занялся Роберт Таун, значащийся в титрах как «консультант». Таун и Пенн сделали фильм лаконичнее, убрали всю гомосексуальную историю, представив Клайда импотентом, чтобы не отвлекать зрителя от сюжета. В последней трети лента стала гораздо мрачнее — от детского веселья, комедийных погонь и гэгов герои летели прямиком к смерти.

Тем временем Уоррен Битти шел на все, чтобы фильм состоялся. Есть легенда, что он пообещал лизать ботинки президента Warner Bros. Джека Уорнера, лишь бы тот профинансировал «Бонни и Клайда». Уорнер согласился — не из-за ботинок, а потому, что Битти по сравнению с другими просил не так уж много денег. Сам продюсер, правда, утверждает, что ничего подобного не было.

В образе Клайда Битти видел Боба Дилана, а Бонни могла сыграть и Натали Вуд, и сестра продюсера Ширли МакЛейн. Кто-то шутил, что настоящая Бонни Паркер была больше похожа на Джина Хэкмена, поэтому не обязательно было искать на ее роль красавицу. Но в результате главным героем стал сам Уоррен Битти, а его партнершей оказалась начинающая актриса Фэй Данауэй.

Актерам пришлось работать на износ: Артур Пенн всегда делал множество дублей. Сцену, где Бонни впервые целует Клайда после их первого ограбления, а он, отшатнувшись, задевает головой дверь машины, снимали 38 раз. Пенн специально — и монтажом, и ситуациями, и диалогами — подчеркивал сексуальную проблему героя, чтобы осовременить фильм, хотя Битти, по его собственным словам, «клонило в сон» от фрейдистских намеков.

Появились и выдуманные персонажи — например, К.У. Мосс, шофер-недотепа, которого сыграл Майкл Дж. Поллард. Один из его прототипов, Уильям Джонс, назвал ленту полной ерундой: «В этой картине только стреляют нормально, почти как в жизни». Палили, действительно, хорошо. Классикой кинематографа стала финальная сцена, в которой рейнджеры из засады расстреливают машину Бонни и Клайда и уже мертвые тела героев дергаются от пуль в последней пляске смерти. Раньше огнестрельные ранения в кино выглядели не очень натурально, и лишь Артур Пенн показал, что это — дым, кровь и хаос.

Критики, кстати, считали, что заключительная сцена затянута и чрезмерно натуралистична. Но шокировала она не поэтому: зритель уже полюбил героев — по-детски наивных, дурачащихся, смешных, эмоциональных, — и в финале полицейские расстреливали не бессердечных гангстеров, а нежных и трепетных романтиков. После «Бонни и Клайда» любая кинопарочка, решившая грабить и убивать, казалась милой.

Из-за этого Артура Пенна обвиняли в огламуривании насилия, хотя на дворе стоял 1967 год, когда вовсю шла война во Вьетнаме, и в новостях показывали гораздо более страшные вещи. Картина едва окупилась в прокате. Три важнейших на тот момент издания — «Ньюсвик», «Тайм» и «Нью-Йорк Таймс» — его разгромили. Они писали, что «смесь фарса с жестокими убийствами столь же бессмысленна, сколь безвкусна», и фильм переписывает историю, добавляя в нее «современного психологизма».

Но потом началось нечто странное: Джо Моргенштерн из «Ньюсвика», уже отдав разгромную статью в печать, вдруг понял, что должен посмотреть «Бонни и Клайда» еще раз. Прямо в зале он начал писать другой текст, который вышел через неделю после первого. Критик признавал свою ошибку и превозносил картину. И это само по себе стало новостью: наконец-то появилось нечто, заставившее рецензента изменить свои взгляды.

Затем передумали и в «Тайм», поместив Битти и Данауэй на обложку с надписью: «Новое кино: насилие… секс… искусство». Уоррен Битти потребовал, чтобы картину перевыпустили в прокат, и она собрала более $50 млн (около $230 млн с учетом инфляции. — THR), став одной из самых прибыльных в истории Warner Bros.

«Бонни и Клайд» получили десять номинаций на «Оскар», но статуэтка досталась лишь Эстелл Парсонс за женскую роль второго плана и оператору Бернетту Гаффи. Приз за лучший фильм ушел тогда криминальной драме «Полуночная жара» Нормана Джуисона. Уоррен Битти, узнав об этом, сказал: «Нас ограбили».

Тем не менее именно с «Бонни и Клайда» начался Новый Голливуд — жесткий, честный и безжалостный. Отчаяние здесь смешалось с комедией, французская «новая волна» — с гангстерскими фильмами 1930-х, жизненность — с условностью. Кино говорило о том, что нет понятий «добро» и «зло», а есть лишь то, что пишут в газетах. Герои фотографируют друг друга, полицейские — свидетелей, и не имеет значения, как все было на самом деле, важно только то, что останется на пленке.