Круглый стол: Актеры теледрам

02.07.2017Лейси Роуз

Билли Боб Торнтон об американских тюрьмах, Джон Литгоу о ролях психов, Джеффри Райт о тайнах сценаристов, Юэн МакГрегор о необходимости любви.

Маленьких экранов не бывает! В подтверждение THR собрал за круглым столом голливудских кинозвезд, сыгравших в самых главных драматических телесериалах сезона. Актеры поговорили о мастерстве и наиболее неприятных своих ролях, но основной темой стала политика: ведь артистам приходится залечивать раны и исправлять нравы зрителей, которые переключаются на их шоу после мрачных новостей.

В беседе приняли участие Юэн МакГрегор, который сыграл двойную роль в «Фарго» (FX), Джон Литгоу, перевоплотившийся в «Короне» (Netflix) в Уинстона Черчилля, адвокат-неудачник из «Голиафа» (Amazon) Билли Боб Торнтон и загадочный инженер из «Мира Дикого Запада» (HBO) Джеффри Райт. К ним присоединились также молодые коллеги — Риз Ахмед из «Однажды ночью» (HBO) и Стерлинг К. Браун из «Это мы» (NBC). Собравшиеся сразу же признались, что с трудом борются с паникой и до сих пор боятся работать: «Моя жена говорит, что перед каждой ролью я мандражирую по две недели, беспокоюсь, что ничего не получится», — разоткровенничался МакГрегор. Но вскоре разговор перешел на обсуждение расовых стереотипов, принципы выбора проектов и политическую обстановку в мире.

THR: Есть роли, на которые вы больше никогда не согласитесь?

Риз Ахмед: Когда геи, черные или мусульмане начали превращаться в мейнстрим, то это были штампованные персонажи — водители такси, владельцы магазинов, драгдилеры. Но, к счастью, постепенно все меняется. Да, многое в героях по-прежнему строится вокруг происхождения или сексуальной ориентации, но их истории теперь идут против стереотипов. Я рад, что попал в профессию, когда подобная карикатурность стала исчезать. Многие мои ранние фильмы были о борьбе с терроризмом и об исламофобии, но так здорово, что подобные вопросы решались в них творчески! Надеюсь, благодаря этому мы и сделали шаг вперед, отошли от штампов. Но все же и у меня было много предложений сыграть второго террориста в третьем ряду, просто я сразу для себя решил, что не буду этим заниматься. Лучше уж сидеть на мели.

THR: Стерлинг, недавно газета L.A.Times похвалила «Это мы» за создание портрета «кипящего гневом афроамериканца, который добился успеха в белой Америке». Что это для вас значит?

Стерлинг К. Браун: Больше всего в персонаже Рэндалла мне нравится то, что он придуман черным. Очень часто в сериалы включают афро- или латиноамериканцев просто для разнообразия. Рэндалл чернокожий, и его история — о человеке, который вырос в белой семье, но все равно чувствует, что такое иметь в Америке другой цвет кожи. Мне иногда говорят: «Не часто можно увидеть на экране преуспевающего афроамериканца, женатого, с двумя детьми, у которого все хорошо в личном и карьерном плане, но который все равно сталкивается с тем, что возможности у всех разные». Одна белая женщина, усыновившая двоих черных детей, недавно спросила: «Что мне говорить своим сыновьям?» И я сказал: «Когда дурачишься, играешь и проказничаешь, если ты черный мальчик, к тебе относятся не просто как нашалившему ребенку, это совсем другая степень строгости».

Джеффри Райт: И наказания.

THR: Джон, вы получили «Эмми» за роли серийного убийцы в драме («Декстер». — THR) и главы инопланетного семейства в комедии («Третья планета от Солнца». — THR). Кого вам чаще всего предлагают играть?

Джон Литгоу: Несколько лет назад мне предложили роль в прекрасном фильме «Любовь — странная штука», соавтором сценария и режиссером которого был Айра Сакс. И там не надо было играть абсолютно ничего, это оказалась моя самая молчаливая и незаметная роль. Я ее ждал много лет. Наверное, из-за своей репутации исполнителя не эталонного, а актерствующего. (Смеются.) Все вышло прекрасно. Практически отдых. Но я предпочитаю характерных персонажей и кого только не переиграл в жизни, так что обычно, если намечается роль психа, то мое имя первое в списке кандидатов. Причем очень коротком. Но все же работа каждый раз удивляет. Самый большой сюрприз — роль Уинстона Черчилля. Долго поверить не мог, что мне ее и правда предлагают.

Билли Боб Торнтон: Мне сначала часто предлагали роли южан, потому что я сам оттуда, при этом все время говорили, что сходства с ними никакого, или подонков, для которых оказывался недостаточно злобным, — а все потому, что никогда не умел проходить прослушивания. Если ты пробуешься на роль злодея и при этом не вскакиваешь на стол, не плюешься и не вопишь, то не видать тебе работы. Если не играть южанина с сильным акцентом, роли не получишь. Так что если во время проб на плохиша с Юга говорил: (произносит тихо и спокойно) «Слушай, чувак, еще одно слово, и я тебя урою, понял?», они сразу звали следующего претендента. (Смеются.)

THR: Юэн, вы играете братьев в «Фарго». Один — красавец-олигарх, всего добившийся сам, второй — пузатый, лысеющий, озлобленный неудачник. Какой персонаж вам интереснее?

Юэн МакГрегор: Все началось с того, что их отец умер, когда они были подростками. По завещанию Эммету достался красный «корвет», а Рэю — коллекция марок. И Эммет убеждает брата взять машину, потому что считает того девственником и думает, что крутая тачка поможет заполучить девчонок. Сам же он берет коллекцию марок и в результате становится невероятно успешным предпринимателем. Королем парковок Миннесоты. А его брат ведет неприметную жизнь, работает надзирателем по условно-досрочному освобождению, хоть и водит клевую машину. А потом внезапно влюбляется в потрясающую девушку в исполнении Мэри Элизабет Уинстэд. Она сногсшибательно красива, и он ей совсем не пара. И очень здорово играть такого человека сейчас, при Трампе, потому Рэй становится олицетворением любви, а Эммет — бизнесмен, и хотя у него есть жена и семья, которой он верен, братья в каком-то смысле антиподы, — у него словно нет души. Так что играть Рэя мне нравится больше, потому что интереснее быть без ума от кого-то, чем таким, как Дональд Трамп. (Смеются.)

THR: Джеффри, в финале «Мира Дикого Запада» оказывается, что ваш персонаж Бернард — не тот, кем его все считали. А вы когда когда об этом узнали?

Райт: В день съемок эпизода. Пришел утром и…

Все: Как? Не может быть! (Смеются.)

Райт: Нет, нет. (Смеется.)

THR: Некоторые актеры предпочитают именно так и работать.

Райт: Мне кажется, в нашем случае вряд ли бы получилось. Но если посмотреть первые серии, то можно увидеть намеки. Я не знал об этом, когда мы снимали пилот. Но когда снова собрались, то ко мне подошла наш продюсер Лиза Джой, отвела в сторонку и начала: «Бернард… он…». Обычно она очень красноречива, а тут полминуты мялась и запиналась: «Ну… в общем, непростой персонаж. Не знаю, как сказать». А потом выпалила. И так было нужно, потому что потом моей задачей в кадре было незаметно намекать на это.

THR: Остальные тоже предпочитают знать, что будет с их персонажем?

Литгоу: Два раза — в сериалах «Декстер» и «Методом проб и ошибок» — сценаристы рассказывали мне весь сюжет при условии, что больше никто не узнает. Поэтому в «Декстере» я играл Троицу и все знал. Изначально, конечно, никто ничего рассказывать не собирался, но в конце концов им так надоели мои бесконечные вопросы, что они все выложили. Даже то, что не говорили режиссерам.

Ахмед: Ничего себе!

Литгоу: Там есть одна сцена, в которой мой персонаж смотрит по телевизору на кухне репортаж об убийстве, и зрителям ясно, что преступник — Троица. Хотя это не так. И режиссер Кит Гордон, отличный профессионал, что-то мне сказал, из чего я понял, что он не в курсе. Тогда я спросил, известно ли ему, чем дело кончится, — Кит не знал!

Райт: В «Мире Дикого Запада» у всех были тайны, и когда очередная раскрывалась, все актеры как сумасшедшие начинали эсэмэсить друг другу: «Как это?!» Мне было известно больше других, потому что там такое многослойное повествование. Я очень гордился своей осведомленностью, но вообще у нас постоянно заключались пари и делались ставки.

THR: Риз, вы проделали огромную работу, готовясь к роли. Как это повлияло на вашу игру?

Ахмед: Я был в тюрьме на острове Райкерс, которую вроде как скоро закроют. И хорошо, потому что такой жути там наслушался! Не говоря уже о только поступивших преступниках, но даже если ты нанялся туда охранником, заключенные тебя проверяют: не подчиняются, вслух оскорбляют, и тут очень важно себя показать. Я спросил, что конкретно в такой ситуации делать, проявлять какую-то особенную строгость? И один охранник ответил, что надо вступить в борьбу. Причем не в психологическую, как можно было бы подумать, а в физическую. Вывести их в наручниках в коридор, выключить камеры наблюдения, освободить им руки и начать драться. Этим ты заслужишь уважение. Такая вот там зверская, можно сказать гладиаторская обстановка. Еще разговаривал с людьми, уже вышедшими на свободу: у каждого своя, очень яркая и непростая история, плюс открывается столько разных подробностей. Например, о том, как они отказываются от семьи, потому что в какой-то момент понимают, что жить в разлуке слишком тяжело. Я просто сам не свой был от этих рассказов, записывал их часами.

Торнтон: Я снимался во многих подобных местах, и там такая атмосфера… своеобразная. Попадаешь туда, и жизнь как будто выворачивается наизнанку. Мы делали «Бал монстров» в тюрьме Ангола в Луизиане, ее еще называют Фермой. И Шон Комбс (рэпер и музыкальный продюсер, более известный как Пафф Дэдди и Пи Дидди. — THR), который с нами работал, хоть и не был актером, но считался очень большой звездой…

Браун: Не слышал о таком. (Смеются.)

Торнтон: Я попозже тебе все про хип-хоп расскажу.

Браун: Да, просвети меня!

Торнтон: Там есть сцена, где его герой идет на электрический стул, ее снимали в камере смертников и там все было по-настоящему. Ну вот, приходит Шон, ему бреют голову и все такое и он меня просит: «Слушай, не могу успокоиться. Можешь как-то помочь, подсказать? Хоть что-то?» А я отвечаю: «Ты уже все сделал, чувак». Он: «Как это?» Говорю ему: «Ты на электрический стул идешь, чувак». И Шон тогда: «Точно». (Смеются.)

THR: Нынешний политический климат как-то влияет на выбор вами ролей или проектов?

Райт: Надеюсь. У всех.

Браун: Хочется как-то облегчить людям жизнь и в то же время, если получится, просветить, научить. Если обратиться к ленте «Это мы», то больше всего люди говорят о том, как сериал объединяет. Причем в очень интересном смысле — он для семейного просмотра и одновременно о связи между людьми. В сериале есть геи, те, кто страдает избыточным весом, черные, и нас смотрят в местах, где население по своему составу довольно однообразное. Получается, у наших поклонников есть возможность впервые увидеть и понять других. И именно знание о тех, кто отличается от тебя, при следующей встрече поможет относиться к ним по-человечески.

Ахмед: Я считаю, что артист обязан быть в курсе текущей ситуации. Но иногда из этого получаются довольно странные вещи. На некоторые истории или авторов навешивается ярлык политических вне зависимости от их желания. Это, в частности, можно сказать о тех, кто решается что-то сделать первым, — как, например, актриса-транссексуал из сериала «Оранжевый — хит сезона» (Лаверн Кокс — THR). В «Однажды ночью» есть семья Хан, американские мусульмане, но они в сюжете вовсе не поэтому, а просто, чтобы подчеркнуть, что все мы — люди, это ведь основная идея любого искусства. Так что тут нет какого-то протестного выпада. Но через пару месяцев после начала сериала случились определенные события (Ахмед имеет в виду предвыборную кампанию Трампа, в частности, его антимусульманские высказывания. — THR), и на персонажей стали смотреть совсем под другим углом.

Литгоу: Наша задача — показывать, что чувствуют другие люди. Сейчас это стало особенно важно, потому что мы живем в эпоху равнодушия.

Ахмед: Не высказываться о сложившемся статус-кво и не задавать вопросы — значит, поддерживать его. Всегда удивляет, когда спрашивают, почему все мои фильмы политические. Есть определенная категория вещей, которые я могу рассказывать, и всегда радуюсь, когда их число увеличивается. Не знаю, какой это прогресс — может, социальный или культурный. Но политика — это просто точка зрения, которая есть у каждой истории. Если она человеку неизвестна или непривычна, то на нее лепят ярлык и ссылают на зады магазина DVD, туда же, куда иностранные фильмы с субтитрами. Но мейнстримовые ленты на самом деле очень политические — в том, что не подвергают сомнению статус-кво.

Райт: То есть когда в сериале «Друзья» Нью-Йорк показан городом, где живут одни белые, — это политика. Из-за этого в местах с однородным населением будут считать, что…

Браун: …так и есть на самом деле.

Райт: Именно! Это лишь укрепляет разобщенность и ведет к непониманию того, какие все мы разные.

THR: Что бы в начале вашей карьеры вы хотели знать о голливудском успехе? Или, может быть, что-то изменить?

Торнтон: Вряд ли. Хотя мне было непросто: прозябал много лет, умирал с голоду. А сейчас вспоминаю и думаю: это было самое лучшее время.

Браун: Правда?

Торнтон: Да, потому что все идет оттуда. И это было классно. Иногда забываешь, что значит мечтать, а я помню, какой был нетерпеливый и ретивый. Когда вся жизнь впереди и столько всего может сбыться!

THR: Юэн, а вам хотелось бы, чтобы в юности вам кто-нибудь дал хороший совет?

МакГрегор: Нет, потому что никуда конкретно не целил. Просто самонадеянно считал, что все получится. За меня волновались другие — семья, друзья. Ну там: «Это трудная профессия» или «Ты не пробьешься». Я же просто знал, что все будет хорошо. (Смеются.)

Торнтон: Всегда надеешься на завтрашний день.