Круглый стол THR: актеры. «Конечно, мы все переживаем на прогоне или премьере»

28.02.2018Стивен Гэллоуэй

Актеры лучших проектов сезона собрались на круглый стол THR и признались нам в своих страхах.

Страх — общий профессиональный враг не только начинающих, но даже заслуженных кинозвезд. В этом THR признались актеры лучших проектов сезона, которых собрал фирменный круглый стол издания. Кроме рецептов борьбы с дрожащими коленками речь зашла о мировых проблемах, защите коллег от домогательств и игре как методе исследования человеческой психологии.

Актерам не привыкать изображать из себя других людей. Но если бы выдалась возможность изменить жизнь или хотя бы профессию на самом деле? «Я бы стал журналистом, вел бы колонку, — говорит Том Хэнкс (61 год), который сыграл легендарного редактора газеты The Washington Post Бена Брэдли в «Секретном досье». — Хотел бы писать о жизни города и тому подобном». Джеймсу Франко (39 лет, «Горе-творец») тоже нравится писать, что он и делает так или иначе. Джон Бойега (25 лет, «Детройт») выбирает архитектуру, Уиллем Дефо (62 года, «Проект „Флорида“»)— кулинарию или садоводство, Гари Олдман (59 лет, «Темные времена») — свое нынешнее увлечение: «Мое хобби — фотография мокрым коллодионным способом, как в XIX веке. Готов этим заниматься до скончания времен». И лишь Сэм Рокуэлл (49 лет, «Три билборда на границе Эббинга, Миссури») говорит, что, кроме работы на автозаправке, ему ничего не светит: «У меня нет запасного плана, потому что ничего не умею». К счастью для него и остальных собравшихся за нашим круглым столом, необходимости переписывать резюме у них нет. Просто потому, что они одни из лучших в своем деле.

The Hollywood Reporter: Что для вас стало самой большой неожиданностью, когда вы начали сниматься?

Уиллем Дефо: То, что каждый раз все по-новому. Первый вопрос всегда — с чего начинать. И каждый последующий раз не похож на предыдущий. Невозможно разработать какой-то один шаблонный подход. Цель всегда движется. И это прекрасно.

THR: И как вы определяете, с чего начать?

Дефо: Мне нравится, когда непонятно, что будет дальше. На каком-то этапе к чувству страха привыкаешь, и это удобно. Потому что, когда опять попадаешь в точку незнания, в которой уже был, это дает смелость, какой в других ситуациях обычно нет.

THR: Страх когда-нибудь побеждал?

Гари Олдман: Да, семь лет назад — перед фильмом «Шпион, выйди вон!». Сам не знаю почему. За две-три недели до начала съемок меня парализовал сильнейший страх сцены. Со мной такого раньше не случалось, и я вообще не понимал, в чем дело: волнение это, приступ паники или…

Сэм Рокуэлл: У тебя какое-то время не было главных ролей, так ведь? Может, поэтому?

Олдман: Возможно. Но на самом деле…

Дефо: Это был призрак Алека Гиннесса (он играл Джорджа Смайли, персонажа Олдмана в картине «Шпион, выйди вон!», в телевизионных экранизациях произведений Джона ле Карре. — THR).

Джеймс Франко: С тобой всегда так?

Олдман: К счастью, нет. В театре я играл с людьми, которых каждый вечер тошнило и…

Рокуэлл: Я слышал, что нечто похожее было с Пачино, когда он играл в пьесе «Американский бизон» (1981) и каждый вечер ел гороховый суп, чтобы его им стошнило.

Олдман: Конечно, мы все переживаем на прогоне или премьере. Но я как актер всегда был довольно расслабленным. Мне нравится театр, и обычно я не дергаюсь перед выходом на сцену. Когда вижу таких нервных коллег, то думаю, что, если бы сам каждый раз так мучился, вряд ли смог бы продолжать играть.

Франко: Наверное, дело в конкретной роли.

Олдман: Думаю, что еще и в том, что надо было победить дракона. Для многих лицом Смайли был Гиннесс. Но я поговорил с остальными, и Кеннет Брана, например, рассказал, что, когда он пришел на площадку, его тоже одолел страх. Так что я был не один такой. Мы как на собрании анонимных алкоголиков были: «Меня зовут Колин Ферт, и со мной то же самое».

THR: Как вы с этим справились?

Олдман: Врач прописал успокоительное. И знаете? Я пришел на площадку и понял, что теперь понимаю, где нахожусь.

Дефо: Мне бороться со страхом помогает какая-нибудь зацепка, да хоть костюм. Например, всегда вспоминаю свои адские зубы из «Диких сердцем». Я их вставил, и они мешали закрыть рот. Поэтому у моего героя такое выражение лица, и это помогло воплотить персонажа.

Том Хэнкс: В «Секретном досье» состязаюсь с Джейсоном Робардсом, потому что он играл Бена Брэдли раньше (и получил «Оскар» за эту роль в фильме «Вся президентская рать», 1976. — THR). Но Брэдли сам разрешил мне не думать об этом. Хотя я все равно посмотрел все его видеозаписи, какие возможно, и он много раз говорил (голосом Брэдли): «Тут про меня фильм сняли, так теперь каждый день кто-нибудь подходит и говорит, что я совершенно не похож на Джейсона Робардса!» На свете было много Гамлетов и Ричардов III, не удивлюсь, если и Бенов Брэдли тоже будет много.

THR: А какие самые тяжелые моменты в работе были, Джон?

Джон Бойега: На съемках прошлогодней «Сферы».

Хэнкс: Правда?

Бойега: В предпоследний день мы снимали важную сцену, где у меня большая речь, которая объясняет зрителям контекст сюжета фильма, а я оцепенел и напрочь забыл слова. Мы снимались с Эммой Уотсон, и она отреагировала очень круто. Дала настоящий мастер-класс для начинающих актеров: «Просто запомни текст. Какая у тебя мотивация?» и тому подобное. Но все равно ничего не вышло. До сих пор стыдно.

Рокуэлл: И чем дело кончилось?

Бойега: Пришлось снимать частями. А я потом долго пытался понять, что на меня нашло. И в конце концов решил, что дело в плотном графике, который жутко пугал.

Хэнкс: Это да. Давит.

Бойега: Я в этом году впервые работал без перерыва. Раньше не было такой возможности. И тогда пришлось научиться такой довольно сложной для меня штуке — воспринимать жизнь по частям: «Ага, в 2017 году снимаюсь в «Звездных войнах», а в 2020-м у меня уже другой фильм…»

Хэнкс: Трогательно, когда молодежь учится такому, правда? (Смеются.)

Бойега: У меня в детстве все было очень традиционно: школа каждый день, церковь по выходным. А теперь — график на шесть-семь месяцев вперед. Жизнь состоит из эпизодов, и иногда забываешь отключать мозг. И перерабатываешь. Ну, то есть, знаешь, что нужно время переключиться, но я же молодой, тестостерон бурлит, и ты пытаешься успеть все, и даже больше, буквально жонглируешь делами. Тут-то и понимаешь, где предел твоих сил.

Рокуэлл: Джеймс, ты ведь тоже жонглируешь?

Франко: Бросил. Когда долго жонглируешь, можно потерять шары. (Смеются.)

Дефо: Не страшно. Шары потеряешь, зато кегли останутся.

Франко: Дело было больше в том, что я хватался за работу, потому что так чувствовал себя комфортнее, спокойнее. А потом понял, что если так продолжается очень долго, то отдача снижается, и работа больше не приносит успокоения. И до меня дошло, что, начав делать меньше, но тщательнее, получишь именно то спокойствие, которого искал, когда пытался охватить все и сразу.

Олдман: Я работаю по любви, которая появилась потому, что иногда приходишь на съемки и надо играть отношения с человеком, с которым только вчера познакомился. И никаких репетиций — тебе просто говорят: «Получилось хорошо. Хотите попробовать еще раз?» Удивительно, что при таком подходе вообще что-то получается. Мне от такого подхода становится очень грустно.

Бойега: И как вы снова нашли любовь?

Олдман: На горизонте появился «Шпион», возможность поработать с покойным Тони Скоттом, вернулось вдохновение и понимание, почему я этим занимаюсь.

THR: А было ли с кем-то страшно работать? С Мэрил Стрип, например?

Хэнкс: Я не мог настроиться на работу дня три, потому что мы там все были фанатами друг друга. Но могу сказать, что легенды, кумиры, с которыми мне приходилось сниматься, все похожи в одном. Они хотят хорошо произнести свой текст, пробуют миллионы способов, начинают, останавливаются, обретают уверенность или теряют ее. Это вдохновляет.

THR: Джон, у вас в «Звездных войнах» есть сцена с принцами Уильямом и Гарри. Было страшно?

Бойега: Ага, и с Томом Харди. Но скорее не страшно, а интересно. Я думал: «Это же «Звездные войны», конечно, без королевской семьи никуда». (Смеются.) Отожгли тогда. Они были в костюмах штурмовиков.

Хэнкс: Когда снимаешься в «Звездных войнах», трудно не (изображает звук бластера), когда стреляешь? (Смеются.)

Бойега: Именно так все время и делаю. Это как снова стать ребенком, каждый день новая планета и сцена. Кажется, что стал частью не просто истории, а той, на которой вырос, а теперь это и твоя реальность. Довольно странно, если подумать.

THR: С реальными историями, как в «Детройте», все по-другому?

Бойега: Конечно. Тут у тебя ответственность. Мир загнивает, и тот рассказ (о бунте 1967 года в Детройте. — THR) гораздо серьезнее, чем съемки «Звездных войн», где ты такой: «Ой, смотрите, Чубакке шерсть расчесывают».

THR: «Мир загнивает»? Что вы имеете в виду?

Бойега: Я имею в виду, что «Детройт», хоть описанные в нем события и случились 50 лет назад, отражает нынешние расовые отношения. Не уверен, что что-то изменилось с тех пор.

THR: Вам когда-нибудь кажется, что ваше занятие недостаточно серьезное?

Рокуэлл: Ой, я просто хочу развлекать и смешить.

Бойега: Сэму только деньги подавай. (Смеются.)

Дефо: Мне просто хотелось работать рядом с людьми, которыми восхищался. Я начинал в необычном нью-йоркском театре и играл там 27 лет, и по большей части нас все время ругали. Из-за того, что мы не были традиционным театром, постоянно возникало чувство собственной ущербности. Но такое уж было время — Нью-Йорк 70-х: художники писали музыку, танцовщики снимали кино, все перепуталось. В той субкультуре все делалось ради момента, а не ради карьеры. Это была прекрасная школа.

THR: А вы когда-нибудь отказывались от роли из-за того, что не нравился персонаж?

Рокуэлл: Не хотелось бы связываться с педофилией. Имел уже дело (роль приговоренного к смерти Дикого Билла из «Зеленой мили», 1999. — THR).

Олдман: Мне приходилось играть ужасных людей, а теперь вот Черчилль — наверное, величайший из всех британцев. Я его невероятно зауважал. Ему нет равных, разве что Линкольн. Но знаем ли мы, каким он был на самом деле? Или просто помним Альберта Финни или Роберта Харди в этой роли? Это, честно говоря, ужасно мешало в работе. Не получалось воспринимать героя самого по себе.

Рокуэлл: И как ты очистился?

Олдман: Смотрел архивные пленки, новости, это кроме горы книг; второй жизни не хватит, чтобы все о нем прочитать. Но я больше смотрел записи и увидел очень энергичного, деятельного человека, ко всему прочему ужасно похожего на мальчишку: лицо, как у херувимчика, хулиганская улыбка, живые глаза. Он шагал впереди всех. И это была энергия движения к цели.

THR: Том, вам хотелось бы сыграть кого-то, совершенно непохожего на ваших предыдущих героев?

Хэнкс: Честно говоря, не думал даже. Не буду зарекаться, что если мне что-то предложат, то не воскликну: «Мама дорогая, и представить себе не мог!» И все же нет. Наше работа ведь, по сути, дело весьма интуитивное. Тут нужно, как это называется, coup de foudre? Озарение, как удар молнии. Но есть темы, которые мне интересно изучать. Я снялся в «Изгое» (2000), потому что хотелось влезть в ситуацию полной безнадеги, когда у тебя многие годы нет даже жизненно необходимого — еды, воды, крова, огня, общения. Правда, на поиск союзников в этом деле ушло 6 лет. У меня была треть проекта, у сценариста Билла Бройлеса — вторая, и последняя нашлась, когда появился Боб Земекис. Замысел был мой. Я читал статью про FedEx (американская компания, предоставляющая почтовые, курьерские и другие услуги логистики по всему миру. — THR) и подумал, что будет, если один из «Боингов», которые по три раза в день перевозят через Тихий океан посылки, упадет?

Франко: В чьей трети был мяч?

Хэнкс: У Бройлеса.

Франко: Я просто снимался в «127 часах» (2010), тоже про оторванного от мира героя, и фильм не складывался, пока не придумали, что у него есть видеокамера, с которой он разговаривает. Мяч — то что надо.

Хэнкс: Билл придумал, что на нем надо нарисовать лицо. А Боб решил, что это надо сделать моей же кровью. Так появился эпизод с пораненной рукой.

Олдман: Так и родился Уилсон.

Хэнкс: Так и родился Уилсон.

Рокуэлл: Ты быстро похудел тогда. Я помню, что в «Зеленой миле» был крупный, а потом сбросил вес.

Хэнкс: У меня это целый год заняло. Мы сначала сняли сцены, где я толстый, а потом прервались. За 12 месяцев отрастил длиннющую бороду и похудел, насколько смог. Никому не посоветую. Это не жизнь.

Рокуэлл (Олдману.): А тебе ведь звонил Кристиан Бэйл по поводу Черчилля?

Олдман: Да. Кристиан сейчас играет Дика Чейни (американский политик, в 2001–2009 годах вице-президент США; для исполнения его роли Бэйл набрал вес. — THR), и он спрашивал про мой двойной подбородок. Сказал, что круто выглядит.

Рокуэлл: Не спрашивал, как ты поправился?

Олдман: Мне почти 60, не могу уже так шутить со здоровьем, набирая и сбрасывая по 25 кг.

Бойега: То есть это толщинки?

Олдман: Надо мной трудились одновременно два гримера. За это время съезжалась группа, остальные актеры репетировали, я появлялся на площадке сразу в гриме и костюме Черчилля. Так что режиссер Джо Райт не виделся с Гари три месяца.

THR: Том, вы сказали, что вас привлекают определенные темы. В кино давно не говорили о сексуальных домогательствах. Все эти обвинения в харассменте в адрес влиятельных функционеров Голливуда были для вас неожиданностью?

Хэнкс: Совсем нет. Ведь причин, по которым люди работают в кино, очень много. Съемки — это жизненный опыт, а еще они могут приносить огромную радость. Кто-то встречает любовь своей жизни или просто смеется до упаду. Это — хорошее. Но есть и плохое. Некоторые приходят в кино в погоне за властью. И сильнее всего они ее ощущают, когда достают кого-то нижестоящего, и не обязательно сексуально. Везде есть уроды.

THR: Вы когда-нибудь с таким сталкивались? Что-то предпринимали?

Хэнкс: Как сказать. Мы работали над одним проектом, и мне сообщили, что происходят домогательства. Когда такое слышишь, нужно немедленно вмешиваться: говорить с членами гильдий, выяснять все подробности и предпринимать срочные меры. На площадке действительно могут происходить недопустимые вещи, потому что некоторым кажется, что они в бродячем цирке и законы им не писаны. Или потому, что кто-то считает: «Ах, ты хочешь эту работу? Убеди меня в этом. Докажи, насколько для тебя это важно». Так нельзя, это противозаконно, это домогательство, поведение, которое идет вразрез с этикой. Думаю, в результате в компаниях введут кодекс поведения, и всем придется следовать определенным правилам. Не соблюдаешь их — значит, на выход! И в этом нет ничего плохого. Мне приходится слышать разговоры, не поздно ли что-то менять. Нет! Никогда не поздно научиться вести себя по-другому. Это обязанность любого, кто хочет оставаться профессионалом.

THR: Если бы вы могли выбрать для «капсулы времени» фильм, который бы демонстрировал лучшую в мире актерскую работу, что бы это было?

Рокуэлл: «Охотника на оленей» (1978). В детстве он меня потряс. Мы смотрели его с папой, который был, как Де Ниро там — с бородой и родинкой.

Хэнкс: Роберт Дювалл в роли Тома Хагена в «Крестном отце» (1972).

Франко: Де Ниро в «Злых улицах» (1973), «Таксисте» (1976) и «Бешеном быке» (1980).

Дефо: «Франкенштейн» (1931). Борис Карлофф.

Олдман: Джордж К. Скотт в любом фильме.

Бойега: Я учился в Гринвичском университете в Лондоне, и однажды во время лекции раздался громкий взрыв. Все побежали из аудиторий на улицу. И я тоже. А потом увидел, что снимают кино и Джонни Депп в костюме Джека Воробья исполняет крутые трюки. Проторчал там полдня, глядя на него, потому что никогда раньше так близко подобного не видел. Всегда это вспоминаю, потому что передо мной была воплощенная страсть к актерству.