THR: В основе «Пока ночь не разлучит» лежит статья из «Большого города», датированная началом 00-х.Хлебников: 2005-м. THR: 2005-м. Получается, вы столько лет вынашивали эту идею?Хлебников: Да нет, не вынашивал. Я ее прочитал, мы довольно быстро написали сценарий, и он просто валялся. Время от времени я про него вспоминал, показывал продюсерам безрезультатно, потому что он никому не нравился. И все время были какие-то параллельные проекты, поэтому вот этим я особенно активно не занимался. А потом появилась продюсер Елена Степанищева, которая предложила его делать по схеме, которая мне показалась во-первых, ужасно интересной, во-вторых, абсолютно безумной. И быстрой, главное. Мы через месяц начали снимать и быстро его закончили.

THR: Делая ставку на сборы, с которых вы пообещали выплатить актерам гонорары, не кажется ли вам, что при всей заложенной в нее сатире картина получилась такой столичной? Больше для своих, чем для чужих.Хлебников: Смотрите, с тем, как мы запланировали эти проценты и бюджет, это не в чистом виде авантюра, а продуманная политика. Если бы фильм стоил миллион долларов, скорее всего, я бы людей обманул – мы вряд ли вышли бы на окупаемость. Но когда фильм стоит $100 тыс., плюс он довольно дружественный к зрителю – комедийный и короткий – мне кажется, мы можем окупиться на первой или второй продаже на ТВ. А дальше будет какой-никакой кинопрокат, DVD, продажа в ближнее зарубежье, Интернет и так далее. Там, мне кажется, деньги пойдут. Вот если не пойдут, то эта схема не будет работать и это уже обидно. И во второй раз, если это не сработает, я такой ход не буду повторять. Но если получится, я был бы рад еще раз поработать по этой схеме. Что касается провинции, то как ветеран съемок в провинции могу вам сказать, что там вообще не интересно смотреть про себя. В провинции интересно про другое. Именно там самые большие продажи журналов типа «7 дней», напичканных столицей и звездами. Это не плохо, не хорошо, просто это вот так. THR: При том, что лента действительно очень зрительская, первая возникающая ассоциация – это «Репетиция оркестра» Феллини. Даже не из-за арфистки, а из-за общей нарастающей какофонии.Хлебников: Это неосознанно вышло, честно говоря. Последний раз я смотрел «Репетицию» лет в 20, наверное. Это прекрасный фильм, и мне уже несколько раз про него сказали – ну, мне приятно! Вот когда говорят, что «Ночь» похожа на «Кофе и сигареты», мне неприятно, потому что там как бы набор короткометражек просто. А если вы говорите «Репетицию», какофонию и что-то общее, то значит, это получилось. THR: Отдельное удовольствие – реплики героев, которые запросто уйдут в народ. У нас была хорошая советская школа крылатых фраз, которая куда-то исчезла. Вспоминаются «Брат», «Изображая жертву» Серебренникова и, пожалуй, все.Хлебников: «Бумер» еще. Из «Бумера» очень много цитат. THR: Написание этих фраз – целое искусство.Хлебников: Я никогда этим не озадачивался, честно говоря, и никогда не пытался сделать этого специально. Я вообще не думаю, что кто-то из перечисленных вами людей это намеренно делал. Как только начинаешь это делать специально, люди перестают цитировать. Ну вряд ли разодранный на цитаты Данелия занимался подобной ерундой. Это просто часть его обаяния. THR: Следом за «Ночью» вы сделали «Долгую счастливую жизнь», которую называют ремейком «Ровно в полдень».Хлебников: Это очень вольный ремейк. Его, наверное, даже ремейком невозможно назвать уже, но «Ровно в полдень», это тот самый фильм, из-за которого я начал придумывать это кино. THR: Сюжет про фермера, в одиночку с оружием отстаивающего свое хозяйство, инспирирован событиями в Сагре?Хлебников: Я вообще думаю, что не только кино, искусство – социальное. Нет несоциального искусства. Да, когда мы писали сценарий, по стране действительно начали происходить такие параллельные вещи. Я читал про них, но для меня была самая большая опасность (и я надеюсь, что мы ее преодолели) сделать такой манифест. Или агитку. «Жизнь» социальная, и довольно сильная. И я прямо почувствовал в какой-то момент, что коснулся этого, заигрался в этом. И, слава богу, хватило ума этого не делать, а сделать просто человеческую историю. Потому что в какой-то момент это все выруливало в рассерженный манифест, и я вдруг понял, что это перестает быть кино. THR: Насколько лента жанровая?Хлебников: Я не думаю, что это фильм для какого-то там массового или широкого зрителя. Да бог его знает – честно говоря, я перестал про это думать давно уже. Я с пятнадцати лет был киноманом и связь с широкой аудиторией потерял, наверное, вот в то самое время. Поэтому я не очень представляю, что интересно, а что неинтересно массовому зрителю. THR: А видите себя однажды в большом мейнстримном кино?Хлебников: Специально для этого я ничего делать не буду. Понимаете, у нас же проблема-то на самом деле не у авторского кино, а у мейнстрима. А заключается она, мне кажется, в том, что мейнстрим у нас такой очень правильный, добротный, старательный, сделанный отличниками. Под кальку переписанный с учебника. Ерунда, в общем, бесчувственная. Как только мейнстрим станет левым, злым, актуальным – его начнут смотреть. По-моему, в этом как раз проблема. Авторское кино можно сколько угодно упрекать, но оно и было, и будет всегда. Не там надо копать, а в быстром реагировании больших фильмов. Как это было в Голливуде в 70-е. Реакция на Вьетнам пошла мощной волной, начиная со «Звездных войн» и заканчивая «Таксистом». И это были большие фильмы. Вот когда у нас мейнстрим станет левым, радикальным и рассерженным, тогда на него попрут зрители. THR: Сейчас даже Попогребский снимает в 3D, как вы относитесь к технологическому буму?Хлебников: Я человек абсолютно не технологичный. О том, что сейчас происходит в кино, нельзя говорить, хорошо это или плохо. Это данность. С одной стороны идет какой-то бешеных технический процесс, который каждый месяц дает кинематографу новые открытия – и за счет этого держится бесконечное количество больших фильмов – но при этом дико тормозятся режиссура и сценарий. Из-за бума технологических игрушек режиссеру и сценаристу не остается ничего делать, как придумывать переходы между аттракционами. В какой-то момент это прекратится, просто такой период. Но это привело к тому, что большинство людей, которые хотят делать драму, человеческие отношения, историю, они все ушли на телек, кабельные каналы. И в этом смысле сценарная беда в кино породила огромную, очень сильную волну крутых сериалов. HBO и так далее. И в Англии точно так же. Вот так сейчас происходит. THR: Да, это действительно большое течение сейчас – крупные режиссеры идут на ТВ, создают сериалы…Хлебников: А нет другого места сейчас. Понимаете, я не могу сегодня представить, условно, «Крестного отца» в большом прокате. Он провалился бы. История из кино ушла. Я прямо клянусь, нет у меня оценок этому, но кино сделало круг – вышло из абсолютно циркового балагана и аттракциона и сейчас ровно к тому же и пришло, если мы говорим про индустриальное кино. Этот аттракцион выжил сценаристов и режиссеров, и им сейчас интереснее, конечно же, на телеке. Я действительно могу сказать, что что-то происходит даже на нашем убогоньком телевидении – ни один наш фильм так остро и быстро не реагировал на социальные изменения и язвы, как, например, это делала «Наша Russia». Они были первые, они были самые острые и самые радикальные. Кино так сейчас не способно. Или вот у «Симпсонов» есть возможность каждую неделю делать абсолютно новый портрет Америки. В этом тоже есть своя ирония – мы сейчас довольно быстро сняли свое кино, а оно – раз, и из-за Болотной площади в чем-то устарело. К примеру, в нем нет про нее разговоров. В этом смысле телевидение открывает какие-то очень важные вещи, если заниматься им с интересом. THR: Резонный вопрос, не планируете ли вы сами погрузиться в ТВ?Хлебников: Ну, я работал на ТНТ креативным продюсером четыре года, и очень хочу снять ситком. Мне ужасно интересно это сделать. Да, очень хочу ситком, но боюсь ужасно. Мне кажется, у меня может не получиться, но я очень, очень ищу сценарий, по которому сделал бы сезон или два.