Доктор артхаус: Заметки рассерженного зрителя

Доктор артхаус: Заметки рассерженного зрителя

Стало быть, главный тип сюжета в русском артхаусе – это долгая экспозиция (кто, где, когда), плавно перетекающая в развязку без развития действия. Главное время года – поздняя осень (грачи улетели, лес обнажился, поля опустели, только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она…). Главные герои – небритые непривлекательные мужчины. Юмор – преследуется по закону. Музыка – на дешевом синтезаторе что-то изредка брякает… Вот только не надо приписывать мне жажду «позитива». Есть слова, опошляющие любой текст, – и «позитив» из их числа. Если профессионал искусства употребляет это определение, я бы его отлучала на время от профессии или хотя бы налагала штрафы. А кинематографиста, рассуждающего о «позитиве», смело направляю в РЖД снимать фильм о поезде «Сапсан». Таковой род деятельности можно признать небесполезным, но мы же не будем беспокоить по этому поводу слово «искусство». Автор волен создавать какую угодно жизнь. Нужны ему золотые поля, симпатичные женщины в нарядных платьях, здоровые дети, лоснящиеся от сытости коты, спелая малина, смешные словечки и ситуации – пусть берет и доказывает, что это прожито сердцем, что это не «вообще» поля, женщины, дети, коты, а ЕГО поля, женщины, дети, коты, заветные и возлюбленные. Почему нет? Так много раз поступал бесспорный автор Кустурица. Но Кустурица у нас не артхаус, он, как медведь, разламывает вдрызг этот теремок. Ему нужны земля и небо, а не «искусственный дом».

Но вот автор ходит по теневой стороне улицы, и так устроена его бедная горящая душа, что его тянет в закоулки и тупики, в страшные русские леса с одинокими избушками, в больные города с несчастными людьми, к изгоям, обреченным существам, уродам. Правильно, Балабанов. Но ведь никогда фильмы Алексея Балабанова не привлекли бы такого внимания общества, если бы автор сам не тащился по своим улицам, не мучился лично в каждом уголке своего фильма, не замешивал в состав картины свой ум, свою кровь, свое страдание и отчаяние. Кстати сказать, у этого автора, несмотря ни на что, все в полном порядке и с сюжетом, и с привлекательными героями, и с юмором, и с музыкой. Тем не менее это не коммерция. И не артхаус. Это Балабанов – автор своего кино. А что такое артхаус все-таки? Каков адрес фильмов этого типа? Придеремся к слову «арт». Искусство как-никак. Не для масс, стало быть. Для избранных, образованных, окультуренных, тех, кто прочел тысячи книг, посмотрел тысячи фильмов? Прекрасно, готовьтесь: сейчас я вас обрадую. Такие граждане живут в России. Да, и не возражайте, я многих знаю лично. Да, и литераторы, и артисты, и ученые, и врачи, и педагоги. А кто тогда раскупил тиражи книг писателей Владимира Шарова или Максима Кантора – книг, в которые не сунешься со школьным багажом знаний? Кто сидит в Студии театрального искусства у Сергея Женовача на изысканно сложной культурной игре по «Записным книжкам» А. Чехова? Но в картинах, объявленных «артхаусом», как правило, нет никакого щегольства блеском интеллекта, нет монтажа культурных кодов и вообще ничего такого, что бы требовало неординарных умственных усилий. Отечественные умники в поисках всего этого по-прежнему с надеждой смотрят в сторону британской музы, и правильно делают: даже плохонький Гринуэй носит в голове память двадцати веков европейской культуры, тогда как в России не помнят и близлежащее по времени. Я отвечу на вопрос об адресе артхауса так: противополагая вроде бы себя массовой культуре, артхаус тоже обслуживает массу. Но не главную, большую, «деньгоприносящую» массу, а маленькую. И в ее состав входят многие критики и журналисты. Отличие массы от немассы состоит в отсутствии индивидуальных реакций на жизнь. Первая живет общими инстинктами, стереотипами, штампами. Вторая тоже, только у нее другие инстинкты и другие стереотипы. С одной стороны, она враждебна лицемерному «позитиву» (и это, кстати, хорошо). С другой – в искусство назначается всякая галиматья и безграмотность, если ими соблюдены новые штампы «некоммерции», порождающие в зрителе чувство скуки и уныния. Считается, что порядочный человек в этой стране других чувств и ощущений признавать просто не может. Но ведь это тоже лицемерие, только наизнанку. Я как мученик свободы требую признать, что даже в России есть четыре времени года, а не одно. И что в парке «Чаир» распускаются розы! И поэтому решительно изгоняю «артхаус» из своего словаря. Обещаю с каждым режиссером разбираться специально, выделив его дело в особое производство. Справки из клиники «доктора артхауса» о временном или постоянном проживании приниматься к рассмотрению не будут. Этот материал был опубликован в пятом номере журнала «The Hollywood Reporter – Российское издание». Плохое русское кино начали именовать артхаусом примерно в то же время и по тем же причинам, по каким убийцу стали называть киллером, непотребную девку – путаной, а вымогательство – рэкетом. Всем охота натянуть на свою сивую лапу щегольской европейский башмак – пущай жмет и ходить невозможно, зато какая красотища! Ведь нам еще Бернард Шоу в пьесе «Пигмалион» объяснил, что пропуск в рай (на королевский бал) выдается только тем, кто овладел божественной английской речью, не иначе... Бывает, конечно, что термин описывает действительность, уясняя ее понимание, но у нас на равнине как-то не так. У нас действительность подбирает себе термин, и он становится чем-то вроде «крыши». Не уясняет – защищает от понимания. Чем провинилось перед вселенной точное и определенное понятие «авторское кино»? Авторское кино – это вот что: из человека вылезает кино. Родимое его детище. Во всех складках и пятнышках видна личность автора в той мере, в какой ему удалось себя понять и выразить. Как у Державина: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!» – вот такое примерно состояние и у нашего автора. Он не принюхивается к запахам, доносящимся из кухни массовой стряпни, не примеряет, что носят в этом сезоне. Его задача – найти свое предназначение среди разных форм киноискусства. Закон ему не писан и каноны не предустановлены. Безумец, в общем, интересен мирозданию. «Ах! Ты, говоришь, автор? Докажи!» И если он совершает попытку негодными средствами (мало таланта, нет удачи), его быстренько уберут с игрового поля.
Массовое сознание, как правило, просто не в силах «раскодировать» для себя авторский фильм – он работает от личности к личности, по индивидуальным трафикам. Но личностей (или людей с задатками личности) в мире не так уж и мало, а потому авторское кино может даже иметь некоторый коммерческий успех, не говоря уже о том, что в случае художественной победы оно пройдет сквозь время, собирая своего зрителя. «Артхаус» же эту доминанту личного и личностного игнорирует. В «искусственный дом» (art house) принимают любого, кто сумеет доказать, что его продукция не предназначена для массового употребления. Зачем? Ну затем, что «каждому человеку надобно куда-нибудь пойти». Или, точнее, к каждому следует прицепить ярлык. Если человек не хочет или не может делать вещи на продажу для миллионов, он же должен все-таки быть где-то прописан. Не коммерция – значит, артхаус. Чем плохо? Плохо, однако. В наш условный теремок набиваются люди, которым в одном термине нечего делать. На входе в «искусственный дом» одни предъявляют кружева ручной работы, а другие – грязную картонку с надписью «помогите на лекарства». И то и другое – не коммерция. Неудачи, подделки, имитации, дилетантство, профессиональная безграмотность – все находит приют в одном слове. Если автор свободен и это необходимое условие его существования, то житель артхауса (а точнее, пациент «доктора артхауса») несвободен: ему следует обязательно доказать, что его продукция не коммерческая. Как будто это – главная примета настоящего искусства. Доказательство идет «от противного», то есть берется все то, что съедобно в коммерчески успешном кино, – и упраздняется. Если в коммерчески успешном кино есть сюжет, привлекательные мужчины и женщины, юмор (ирония) и музыка, то нетрудно догадаться, что стоит избавить свое творение от всего этого – и оно имеет крупные шансы на невыносимость. Оно вообще не привлечет никаких подозрений, потому что смотреть его можно разве что по приговору суда (аккредитации на фестиваль). Там, на фестивалях, и проходит основная жизнь (иллюзия жизни) пациентов «доктора артхауса». Там создаются призрачные репутации и выращиваются фантомные режиссеры. Там призы раздают! Чего ж вам боле?

Материалы по теме

  • Канны 2014: «Левиафан» Андрея Звягинцева в дневниках Никиты Карцева

    24 мая 2014 / Никита Карцев

    Самый внятный, самый последовательный, самый смелый фильм Андрея Звягинцева.

    Комментировать
  • Студия Fox готовит ремейк «Лиги выдающихся джентльменов»

    27 мая 2015 / Редакция THR Russia

    Боевик, рассказывающий о команде из классических литературных героев, впервые вышел на экраны в 2003 году.

    Комментировать
  • Дуэйн Джонсон: «Подростком меня арестовывали чуть ли не каждый день»

    28 мая 2015 / Галина Галкина

    В боевике «Разлом Сан-Андреас» актер и действующий рестлер играет пилота спасательного вертолета, столкнувшегося с природной стихией и пытающегося отыскать в этом хаосе свою дочь. THR встретился с Джонсоном, чтобы разузнать, как он поддерживает форму и что означает его знаменитая татуировка на плече.

    Комментировать
Система Orphus

Комментарии

comments powered by Disqus