Круглый стол THR с претендентками на «Оскар»: «Самой сложной оказалась сексуальная сцена с двумя парнями…»

07.01.2015Мэтью Беллони

Когда в павильоне 20th Century Fox собрались все участницы круглого стола THR, стало ясно, что встреча пройдет в дружеской атмосфере. Потому что Эми Адамс уже встречалась с Хилари Cуэнк за другим актерским круглым столом. Патриcия Аркетт и Лора Дерн знакомы более двадцати лет, а с Джулианн Мур и Риз Уизерспун та же Дерн встречалась на съемках. И лишь Фелисити Джонс оказалась в этой компании новичком. Главные претендентки на «Оскар» обсудили украденные фото Дженнифер Лоуренс, новую внешность Рене Зеллвегер и съемки в эротических сценах.

Этот материал был опубликован в январском номере «The Hollywood Reporter – Российское издание».

Какое решение вы считаете самым смелым в вашей актерской карьере?

ХИЛАРИ СУЭНК: Участие в фильме «Парни не плачут» — ничего более отчаянного я еще, пожалуй, не делала. Соглашаясь на эту роль, я понимала, что взяла на себя огромную ответственность. В основу картины легли трагические события, которые я должна была отобразить на экране максимально честно. Я знала, что будет тяжко, но соблазн был велик.

РИЗ УИЗЕРСПУН: Нечто подобное я испытывала, когда решилась на роль Шерил Стрэйд в «Дикой» (биографическая драма Жан-Марка Валле выходит в российский прокат в феврале 2015-го. — THR). В моем случае все осложнялось тем, что Стрэйд почти все время присутствовала на площадке, и первые три дня я чувствовала себя словно парализованная. Я мучилась сомнениями. Что она обо мне подумает? Будет ли вмешиваться в процесс? Правильным ли тоном я говорю? Но Шерил вела себя предельно корректно и доброжелательно, и сомнения постепенно ушли. А самой сложной на съемках «Дикой» оказалась сексуальная сцена с двумя парнями…

ДЖУЛИАННА МУР: О! Сразу с двумя? (Смеется.)

УИЗЕРСПУН: Накануне я позвонила Шерил и откровенно призналась: «Не могу поверить, что мне придется это играть…» В ответ она рассмеялась: «Ну извини, в 1990-е я была той еще шлюхой!» (Смеется.) И знаете, кто помог мне пройти через это? Лора Дерн. Она была тогда на площадке и рассказала крутую историю из собственной актерской практики. (Лоре) Ну как? Озвучишь ее публично?

ЛОРА ДЕРН: Это случилось во время работы над «Гражданкой Рут» — дебютным фильмом режиссера Александра Пэйна. Наш первый съемочный день начался с того, что Пэйн пришел на площадку и сообщил: «Значит так. Сегодня мы будем снимать любовную сцену, и я хочу, чтобы вы, Лора, познакомились с одним парнем. Сейчас вы будете заниматься с ним сексом». «Здорово, — говорю. — Может, я его знаю? Кого из актеров вы пригласили на эту роль?» — «Его зовут Лэнс, и мы только что нашли его в баре, расположенном на этой же улице». (Смеется.) И тут появляется этот Лэнс: «Вау! Круто! Это и правда съемочная площадка? Не верится, что я буду играть в кино. Вы не волнуйтесь: я только что был в супермаркете 7-Eleven — купил себе дезодорант и освежитель для рта. Можем начинать?» Сказать, что я была в шоке, — это не сказать ничего. «Боже, — думаю. — И это только начало…»

ФЕЛИСИТИ ДЖОНС: У моей героини из «Вселенной Стивена Хокинга» тоже есть реальный прототип. И пока я снималась, меня не покидали мысли о том, что, как только она увидит эту картину, тут же меня проклянет…

Эми, в «Больших глазах» вы тоже играете реального человека — художницу Маргарет Кин. Как часто вы с ней консультировались, работая над ролью?

ЭМИ АДАМС: Маргарет — человек не особо публичный, и поначалу я переживала, что мое вторжение в ее частную жизнь может быть встречено враждебно. Но выхода-то у меня все равно не было. Ее рассказы оказались едва ли не единственным доступным источником информации.

ПАТРИСИЯ АРКЕТТ: А для меня самый смелый поступок, зафиксированный на пленке, — рождение ребенка. К актерской карьере это, правда, не имеет никакого отношения. Я сейчас говорю о настоящих родах.

Патриция, над фильмом «Отрочество» вы работали целых 12 лет. Какие эмоции вы испытали, впервые увидев готовую картину на «Сандэнсе»? Не было ощущения, что режиссер вырезал какие-то важные для вас сцены?

АРКЕТТ: Была одна чудесная сцена, которой мне не хватало, но, надеюсь, она появится в какой-нибудь расширенной версии. В этом эпизоде я говорю с Элларом (Колтрейном, исполнителем главной роли. — THR) о его умирающем дедушке и нашей связи с людьми, которые отошли в мир иной. Кроме этой крошечной сцены Ричард Линклейтер, кажется, не вырезал ничего. У нас был маленький бюджет — около $200 тыс. в год. Мы не могли снимать больше, чем войдет в финальный монтаж.

МУР: Это невероятный проект! Меня особенно впечатлила сцена, в которой ты обедаешь с детьми и сообщаешь им, что вам нужно переехать. Я все время ловила себя на мысли, что игровое кино не может быть настолько реальным. Казалось, что это документальные съемки. Все так естественно, так гармонично. Словно это не фильм, а фрагмент жизни, попавший на пленку.

Вопрос для Патриции и Лоры. Вы обе выросли в актерских семьях. Как отреагировали родители на ваше желание пойти по их стопам?

АРКЕТТ: Мои были в шоке. Они искренне считали, что кино разрушит мою жизнь. Мой отец (актер Льюис Аркетт. — THR) тащил на себе пятерых детей, поэтому соглашался на любую работу, которую ему предлагали. И сказать, что он всегда получал удовольствие от процесса, мне тяжело. Конечно, он не хотел, чтобы я повторила его ошибки.

ДЕРН: Мои родители (актеры Брюс Дерн и Дайан Лэдд. — THR) тоже не были в восторге от мысли, что у меня никогда не будет стабильной работы, уверенности в завтрашнем дне. Но я никогда не сомневалась в том, что хочу посвятить свою жизнь кино.

А что вы скажете своим детям, если и они решат, что не мыслят своей жизни без кино?

УИЗЕРСПУН: Я скажу, что это отличный выбор. Я всю жизнь сожалела, что не получила хорошего образования, не смогла найти время даже на то, чтобы окончить колледж. А потом подумала: да какого черта? Я добилась всего, о чем мечтала. Объездила весь мир. Поработала с удивительными людьми. Если мои дети захотят связать свою жизнь с кино, я поддержу их. Хотя знаю, что это большая лотерея, в которой можно выиграть все, а можно сидеть у разбитого корыта, — никто не скажет заранее.

В этом году вы громко заявили о себе как продюсер, выпустив сразу два ярких проекта — «Дикую» и «Исчезнувшую». К тому, что актеры часто занимаются продюсированием, мы уже привыкли, но актрисы делают это крайне редко. Как вы считаете, почему?

УИЗЕРСПУН: Сложно сказать — я могу отвечать только за себя. Три года назад я вдруг поняла, что не вижу ни одного фильма с интересной главной женской ролью. Я рассердилась — всерьез рассердилась. А потом подумала: вместо того чтобы искать виновных, я должна сама что-то сделать. Если я хочу, чтобы моя дочь выросла на картинах с глубокими женскими персонажами, мне нужно пробивать этим проектам дорогу на большой экран. Первые две книги, на которые я положила глаз, были как раз «Исчезнувшая» и «Дикая». Мой партнер (по производственной компании Pacific Standard. — THR) Бруна Папандреа меня поддержала, и мы приобрели права на экранизацию. Знаю, многие считают, что нельзя вкладывать в бизнес свои деньги, что это верх глупости, но я это сделала. И ничуть не жалею.

А сами играть в «Исчезнувшей» не хотели?

УИЗЕРСПУН: Хотела, конечно. Но если такой режиссер, как Дэвид Финчер, выражает заинтересованность в твоем проекте, ты садишься с ним рядом и говоришь: «Делай что хочешь». У нас с Дэвидом был длинный разговор на тему «Почему Риз Уизерспун не подходит на роль Эми». Я его выслушала и поняла, что он прав.

У вас никогда не возникало желания связаться с кем-то из незнакомых коллег, чья работа вас зацепила?

ДЕРН: Когда-то так связывались со мной. Давным-давно, когда мобильники и Интернет еще не вошли в нашу жизнь, я получила первую номинацию на серьезную кинопремию и вместе с ней десятки поздравительных телеграмм от других актеров. Помню, я была безумно растрогана.

СУЭНК: Три года назад, после моего первого круглого стола THR, я получила письмо от Эми (Адамс. — THR). Короткую записку, в которой значилось что- то вроде: «Была очень рада с тобой увидеться». Все это так трогательно… Адамс: Я просто очень стеснительная, правда. Когда много людей, я прямо теряюсь — вместо того чтобы пообщаться с интересным мне человеком, сижу и молчу. Мне проще отправить ему после письмо и пригласить на чашку кофе. А Риз, кстати, тоже мне что-то писала…

УИЗЕРСПУН: Было дело. Мне и раньше очень нравились твои работы, но прошлогодняя «Афера по-американски» — вообще выше всяких похвал. Завидую твоей смелости. Ты выглядела в этом фильме такой…

МУР: …Непростительно сексуальной.

АДАМС: Автозагар творит чудеса. Кто бы мог подумать, что смуглая кожа так сильно меня изменит?

Как повлияла слава на вашу личную жизнь?

СУЭНК: Недавно я получила награду на «Аутфесте» (ЛГБТ-кинофестиваль, который ежегодно проходит в Калифорнии. — THR) за роль в ленте «Парни не плачут» — они отмечали 15-летие фильма. И ведущий, вручая мне эту награду, сказал: «Когда мне было девятнадцать, я впервые начал задумываться о своей сексуальной идентификации. Картина «Парни не плачут» изменила всю мою жизнь — я нашел в ней ответ и спасение». Конечно, я не думала о таких вещах, когда выбирала профессию. Но я рада, что у славы есть такой побочный эффект.

К вопросу о личной жизни: как вы встретили новость о том, что частные фото Дженнифер Лоуренс и других актрис оказались доступны широкой публике?

АРКЕТТ: Моя позиция по этому вопросу однозначна. Нет ничего преступного в том, что два влюбленных человека обмениваются чем-то интимным. Так было испокон веков. Любовники всегда писали друг другу откровенные письма и тайком встречались на сеновале — что, собственно, в этом плохого? Плохо другое — то, что современное общество вдруг решило, что может ворваться в чужие отношения, украсть то, что принадлежит этим людям, а после долго рассматривать и обсуждать. Это чудовищно! Я долго спорила на эту тему в твиттере, порой зеленея от ярости. Самое распространенное обвинение в адрес девушек звучало так: эти актрисы — тупые дуры, раз решили сняться в таком виде. Мол, поэтому мы имеем право теперь их рассматривать. Да это как вообще понимать?

А что вы думаете о повышенном внимании к новой внешности Рене Зеллвегер?

УИЗЕРСПУН: Это жестоко, грубо, бестактно, неуважительно… У меня еще много синонимов — я могу до вечера продолжать.

ДЖОНС: Мы делаем вид, что живем в свободное время. Но правда в том, что мы сами ограничиваем себя в каких-то вещах из страха, что подумают о нас окружающие.

УИЗЕРСПУН: Меня бесят все эти публичные обсуждения внешности. О, посмотрите, как она ужасно выглядит без макияжа. Что за пугало! Только взгляните на ее кожу!.. Блин, какого черта?

АРКЕТТ: Я недавно поцапалась с одним папарацци, который преследовал меня с дочкой. Сначала пыталась вести себя корректно, потом не выдержала: «Оставь, твою мать, нас в покое!» Его это только обрадовало: «Хороший же вы подаете пример, мамаша!» И тут я совсем взбеленилась: «Вот именно, я подаю своей дочке хороший пример! Если какой-то мужик тебя преследует, не реагируя на слово «отвали», ты поворачиваешься и говоришь: «Иди на хрен!» Как можно громче».

Кого из современных женщин вы бы хотели сыграть в кино?

УИЗЕРСПУН: Бейонсе.

АДАМС: О да! Но я не хочу ее играть — я хочу стать ею.

МУР: А я считаю, что не существует героя вне конкретной истории. Я влюбляюсь сначала не в персонажа, а в сюжет, где есть завязка, развитие, кульминация и финал.

Почему вы согласились сыграть Сару Палин в сериале «Игра изменилась»?

МУР: Как раз потому, что это была обалденная история. Я сказала «да», даже не подумав о том, кого мне придется играть. А когда поняла, всерьез испугалась. Сара Палин — очень публичный человек. С узнаваемым голосом, манерами, жестами, которые я не могла игнорировать.

УИЗЕРСПУН: Нервничала на съемках?

МУР: Я паникую только на сцене. В кино — никогда. Мой психотерапевт мне однажды сказал: «Чувства не могут тебя убить». И это правда. Поэтому я боюсь других вещей — кататься на горных лыжах, бездумно давить на педаль газа и сталкиваться с людьми, которые могут сбить тебя с ног и расквасить лицо. А вот играть в кино — это совсем не страшно. Даже если ты испортишь сцену, что случится?

ДЖОНС: В худшем случае они просто удалят ее из фильма. (Смеется.)

МУР: Подумаешь! Много лет назад я снималась у Нила Джордана — в фильме «Конец романа». Съемки уже подходили к концу, хотя снимали мы сцену из середины. Происходит взрыв, и я думаю, что герой Рэйфа Файнса мертв. Согласно сценарию я должна сбежать вниз по лестнице в одном нижнем белье, броситься на его тело и разрыдаться. И все бы ничего, но я не могу проронить ни слезинки! Знаю, что должна. Понимаю, что момент очень грустный. Но не могу — и все…

ДЖОНС: Я потратила кучу времени и сил на то, чтобы научить себя плакать, — мне казалось, что это важнейшая часть актерской профессии. Я до боли себя щипала. Била по лицу. Вспоминала душераздирающие моменты из прошлого… И лишь недавно до меня наконец дошло: если в сценарии написано «Плачет», это еще не значит, что я должна по команде горько рыдать. Жаль, что я не поняла этого, когда мне было двадцать.

АДАМС: Когда я оглядываюсь назад, то осознаю, что мне жутко повезло, — мне не хотелось бы ничего менять. Если бы я могла поговорить с собой 20-летней, я бы дала себе лишь один совет: «Эми, не парься. Пусть все идет как идет».

ДЕРН: Лучший совет я получила в третьем классе от своей учительницы миссис Уайт: «Смотри только в свою тетрадь, а то окосеешь». Оказалось, что он актуален и после школы.